Алексей Варламов: «В либеральной ассоциации я готов занимать правое место, в патриотическом объединении – левое»

Варламов Алексей Николаевич
Апр 12 2016
Алексей Варламов, писатель, автор биографий из серии «ЖЗЛ», доктор филологических наук, ректор Литературного института имени А.М.Горького, вошел в Попечительский совет Гильдии словесников. О том, как он понимает свою роль в Гильдии, что школьному учителю делать с теми, кто не читает программные произведения, нужно ли учиться писать биографии, и многом другом Алексей Николаевич рассказал в интервью Денису Маслакову.

— Вы вошли в Попечительский совет Гильдии словесников, а эта организация связывает себя скорее с либеральным направлением. Но, судя по многим вашим высказываниям, вы скорее консерватор. Как это сочетается?

— Слово «либеральный» в последнее время стало пугалом, как в 90-е годы пугалом было слово «патриотический». А между тем, ничего страшного ни то, ни другое не содержит, и отношение к этим терминам - вещь преходящая. И там, и там есть рациональное начало, которое не надо абсолютизировать и отрицать его противоположность, тем более что она сегодня абсолютна искусственна и во многом спекулятивна с обеих сторон. Должно быть равновесие, баланс. Я бы свою позицию определил так: в либеральной ассоциации я готов занимать правое место, в патриотическом объединении - левое. Главная наша задача - научиться друг друга слышать и вступать в диалог. И если у нас в стране есть не одна организация, которая занимается вопросами преподавания русского языка и литературы в школе, а несколько, главное, чтобы они не враждовали друг с другом, а находили точки соприкосновения.

— Суть биографии - беспристрастное повествование, отсутствие вымысла. Когда вы работали над биографиями, хотелось ли вам его добавить в некоторых случаях?

— Я бы поспорил с первым утверждением в вашем вопросе. Возможны разные методы, которые зависят от вкуса, таланта, цели, которую ставит перед собой автор. Если мы вспомним такие блистательные биографические работы, как, например, биография Мольера, написанная Булгаковым в середине 30-х годов, то там совершенно точно вымысла больше, чем документа, и вымысла зачастую весьма недостоверного, но это нисколько не умаляет ценности этой книги. Когда в 1933 году ее зарубила редакция, то предложили написать биографию другому автору, известному ученому С. С. Мокульскому. Он написал хорошую научную биографию Мольера, о которой сейчас никто не знает, кроме специалистов, а булгаковскую знают все. Поэтому вопрос неоднозначный. Что касается того, хотелось ли мне добавить вымысла в биографиях, то мой ответ однозначный – нет. По очень простой причине: я не Булгаков.

— Есть мнение, что стихи - это обращение автора к Богу. А какого адресата в прозе вы выделяете для себя?

— Никогда не писал стихов, но все же не думаю, что каждый графоманский стих обращен к Богу. Что касается прозы, отвечу так. Когда я пишу художественную прозу, то конкретного адресата у меня нет. Мне важно высказаться. А вот что касается литературы документальной, это другая история. С какого-то момента я почувствовал воображаемого читателя, и это стало помогать. Наиболее четко это проявилось, когда я писал биографию Алексея Толстого. Я не хотел ее писать. То, что я о нем знал до этого, было шумным и бестолковым, он казался мне существом малосимпатичным, продажным советским писателем, хоть и талантливым. Все мы помним сказку о Буратино и роман про Петра Первого – но факта продажности это не отменяет. Однако когда стали открываться факты, которые раньше мне были неизвестны, начиная с тайны его происхождения и заканчивая его участием в литературной жизни Серебряного века, скандалами, дуэлями, пощечинами, у меня изменилось отношение к Толстому. В каком-то смысле он меня победил. И вот я вообразил читателя, у которого, когда он берет книгу, такое же предубеждение, как было у меня, которому непонятно политиканство, перебежничество, «смена вех». Моя задача показать либерально мыслящему интеллигенту ограниченность его суждений и убедить его в том, что на самом деле все было намного сложнее.

— В одном из интервью вы говорили, что ваша мечта - написать свои «Сто лет одиночества». Некоторые учителя советуют после прочтения этой книги читать святоотеческую литературу, чтобы «очиститься». Как вы считаете, надо читать Маркеса школьникам, пусть даже не на уроках, но школьникам?

— Не вижу в Маркесе ничего демонического. С этим же успехом можно сказать, что святоотеческую литературу для «очищения» нужно читать после «Евгения Онегина», «Героя нашего времени», «Грозы», да после чего угодно. «Сто лет одиночества» - это один из самых выдающихся романов в мировой литературе XX века. Локальная история затерянной где-то в тропиках колумбийской деревни начала XXвека сумела сделаться интересной всему человечеству. Это магия, тайна литературы, загадка в чистом виде, ибо есть такие произведения, которые обладают невероятной «отзывчивостью». В этом смысле «Сто лет одиночества» почти эталонное произведение. Ты забываешь обо всем, потому что тебя берут за руку и уводят в этот мир, ты чувствуешь себя частью этого мира. И я думаю, что есть связь между книгой «Несвятые святые» о. Тихона Шевкунова и романом Маркеса, потому что и там и там мы видим галерею ни на кого не похожих людей, живущих в непонятной большинству читателей обстановке, но все это настолько убедительно, что ты понимаешь - автор создал свой мир. Не каждому это удается. Маркесу удалось.

— Нужно ли учиться написанию документальной прозы и биографии?

— Сложно однозначно ответить на этот вопрос. По своему опыту могу сказать, что если бы у меня не было филологического образования, если бы не было замечательных лекций, семинаров, которые приходились на долю моей университетской юности, не знаю, как бы я писал эти книги. Но все-таки это не медицина, и вряд ли диплом является необходимостью. Можно и самому выучиться.

— В одном из интервью вы говорили, что жалеете о том, что не стали биологом или географом. Как естественнонаучные дисциплины могут помочь в изучении литературы или литературоведения, кроме общего кругозора?

— Мир устроен очень красиво и в гуманитарной, и в естественнонаучной сфере. Когда в школе на уроках физики нам рассказывали, что подобно тому, как вокруг Солнца вращаются планеты, вокруг атома ядра вращаются электроны, меня это поразило. Единство мироздания от малюсенького атома, которого никто не может увидеть, до огромной Вселенной, подчиненность общему замыслу - это чудо. Я не думал в то время о религиозной составляющей, хотя напрашивалось, что у всего этого должен быть автор. Но сама красота создания меня поразила, как поражает красота картины, романа или стихотворения. Думаю, что для «технического» человека, который интересуется строением Вселенной, эта красота искусства может расширить его представления о мире, а человеку гуманитарного склада тем более важно понимать совершенство творения.

— Сейчас для писателя в России важна региональная идентичность?

— Я бы заменил это выражение другим - чувством родины, которое писателю, безусловно, необходимо. Человек становится писателем в детстве, практически с этим рождается, детство же всегда привязано к какому-то месту. Под этим чувством родины надо понимать дом, двор, семью и чуть шире - регион. И вне этой почвы, даже если писатель ультра-постмодернист, вне этой пуповины, этой связи, он существовать не может, поэтому региональный аспект, конечно, важен.

— В работах студентов Литинститута, которые приезжают из разных регионов, это чувство родины проявляется?

— Проявляется, может быть, не сразу. Как людям свойственно вспоминать свое детство по мере старения, так и чувство родины – мерцающая штука. Ты можешь остро ее чувствовать сначала, когда родину покидаешь, а потом, внутри большого города тебя захватывают другие впечатления, и ты забываешь её. Но думаю, что если человек пишет всерьез, глубоко, то родина рано или поздно даст о себе знать, пробьется. Что касается студентов - под одну гребенку всех подвести невозможно, но я их призываю больше писать о том, что им знакомо с детства.

— Что делать учителю со школьниками, которые не читают произведения из программы?

— Я учился в школе, в которой жестко ставили оценки, делали записи в дневнике, вызывали родителей, и все понимали, что нужно будет писать выпускное сочинение, а главное - вступительное. И если ты хочешь поступить в хороший институт, литературу надо изучать. Я бы вернулся сегодня к этому положению дел: вернуть вступительное сочинение, чтобы у современных прагматичных школьников была внятная мотивация, зачем надо изучать русскую классику. Пусть не сразу, не во все вузы, а в самые престижные, но вернуть сочинение.

— А подавлять естественные склонности школьников это не будет?

— Когда мой сын начал учить английский язык во втором классе, он сказал, что артикли его унижают. С его точки зрения, это было подавлением растущей личности. Наверное, для кого-то выучить таблицу умножения - это тоже подавление личности, для кого-то подавление - мыть руки, чистить зубы. Человек - потому и человек, что где-то его личность подавляется, но от этого он лучше растет.