Игорь Волгин: «Интеллигенция при революциях всегда становилась жертвой разрушения государства»

Волгин Игорь Леонидович
Июн 27 2018
Собеседник «Комсомольской Правды» - историк литературы, член Совета по русскому языку при Президенте России, академик Российской академии естественных наук, поэт, телеведущий канала «Культура», всемирно известный исследователь жизни и творчества Достоевского Игорь Леонидович Волгин.

Обладая необычайно широкими знаниями о российской литературе и культуре, Игорь Волгин щедро ими делится со студентами факультета журналистики МГУ и Литературного института имени А.М. Горького. И поэтому в самом начале интервью задаю вопрос:

– Общаясь со студентами, вы, конечно, видите, насколько молодёжь сегодня, скажем так, расслабленная.

– Очень расслабленная.

– Что они противопоставляют вашему багажу знаний, что предъявляют, помимо своей расслабленности?

– Знаете, раньше человек стеснялся своей необразованности, сейчас не стесняется абсолютно.

– Тогда зачем они к вам приходят?

– А я однажды спросил, когда человек, отвечая на экзамене, нёс откровенную чушь: «Скажите, пожалуйста, как вы могли поступить в МГУ?». Он опустил глаза. Раньше абитуриенты сдавали вступительные экзамены по профильным предметам и на основании полученных баллов выдерживали (или не выдерживали) конкурс. Сейчас основание для поступления – ЕГЭ и школьный аттестат. Как вы понимаете, этот критерий может показать и 120-процентную грамотность.

– И кому вы всё рассказываете? Вы надеетесь их подтянуть?

– Читаешь лекцию – тонкости, нюансы, а они на экзамене могут только сказать: «Пушкин был за всё хорошее, против всего плохого». Раньше была речевая культура, теперь они объясняются при помощи жестов: «Знаете, вот это вот…» (показывает). Потерян не просто речевой этикет – они не могут сформулировать фразу.

– Получается, с одной стороны – молодое поколение, которое ничего не знает и которому ничего не надо, с другой – ваши лекции и книги, вы же для кого-то пишете про Достоевского.

– Знаете, я читаю свои лекции, как будто бы в аудитории сидит Сократ. Вот я читаю для Сократа, потому что неизвестно, как наше слово отзовётся. Кому-то это надо. И те, кому надо, услышат, те, кому надо, прочтут в моих книгах.

– Стало быть, не всё так безнадёжно?

– Первую мою большую книгу, «Последний год Достоевского», в 1986 году издали тиражом 30 тысяч экземпляров – её мгновенно расхватали. Потом издали тиражом 100 тысяч.

– Она была сенсацией в жанре историко-биографической прозы, но при этом очень живо написана.

– Я колеблюсь между научностью и желанием сделать это чтение интересным не только специалисту и «Последний год Достоевского» писал так, чтобы сложные вещи были понятны всем. Тираж 2017 года – 2 тысячи, но мне сказали, что осталось всего несколько штук.

– Иногда вы участвуете в политических ток-шоу.

– Если меня приглашают на программу, связанную с культурой, с литературой, но чисто политических дискуссий стараюсь избегать.

– Вы можете мне объяснить, чего хотят либералы, чумеющие от ненависти к министру культуры, ко всему правящему режиму. Я не «против», не «за» – просто хочу понять.

– Это вы их спросите.

– Конечно, спрошу, если представится случай.

– Тут много комплексов, в частности комплекс социальной неудовлетворённости. И что интересно: не всегда защита народа, как это пытаются представить. Под видом защиты униженных и оскорблённых они преследуют свои корпоративные интересы – то, о чём, кстати, говорил Достоевский. Он называл либералов «белые жилеты»: будут «белые жилеты» – вы будете в бюджете пушек выпрашивать на этот народ, вы свои интересы защищаете, корпоративные, этого слоя, а не народные глубинные интересы. Конечно, есть истинная интеллигенция, творческая, честная до какой-то степени. А в случае разрушения государства первыми жертвами падут те же либералы, это железный закон. Кто первым разрушил Российскую империю? В 1910-е годы Валерий Брюсов писал:

Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По ещё не открытым Памирам...
Как он заканчивает эти стихи?
Бесследно всё сгибнет, быть может,
Что ведомо было одним нам,
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.

Это такая поза интеллигентская. Так действительно пришли и уничтожили. Призывы были радостные, интеллигентские, они думали, что просто формула речи – на самом деле всё произошло. И первой, кстати, пала интеллигенция – как жертва разрушения государства.

– Либералы этого не знают?

– Уроки никогда не идут впрок. И в России впрок не пошло. Они как бы борются за всё хорошее, против всего плохого. Знаете, что открыл Достоевский? Он открыл кровавую изнанку идеализма. Путь вымощен благими намерениями, а когда доходит до крайности, обнажается кровавая изнанка. Все как бы правильно говорят, но первой жертвой падают те, кто разрушает государство.

Как большевики пришли к власти? Власть просто валялась на улице, просто была выброшена, они её просто подняли. Когда Николай II подписывал отречение, кто-то из думцев сказал: сдал государство, как эскадрон. Мысль семейная в нём возобладала, он семью пожалел, но забыл о том, что существует нация. Мученик – да, достойно принял смерть – да, но государство выпустил из рук – и оно распалось. А все же были в восторге, возьмите февральские дни: великие князья ходят с красными бантами, клянутся в верности революции – их всех потом расстреляли.

Люди не просчитывают хотя бы на два-три года вперёд, вообще не думают о том, что может произойти. Я не выступаю в защиту режима, потому что у меня, например, очень большие претензии к существующим властям и к тому, что происходит в стране: многое упущено, многое сейчас приходится исправлять, если ещё удастся исправить. Очень многое запущено в части культуры, социальные вещи очень сильно запущены – исправить будет трудно. Тем не менее государство пока ещё не распалось, слава богу. Если оно распадётся, это будет конец для всех. Тут нужен какой-то баланс интересов.

– XIX век в литературе называют «золотым веком», начало XX-го – «серебряным веком», послесталинский период – «бронзовым веком». На ваш взгляд, насколько точны эти определения?

– Есть одна странная особенность. Все поэты «серебряного века» - ну, кроме Блока, - родились между 1889-м годом, как Ахматова, и 1895-м: Маяковский, Мандельштам, Есенин… Появление плеяды великих поэтов – либо признак мощного расцвета культуры, либо, возможно, краха. Что такое «серебряный век», что такое «бронзовый век»? В поэзии XX века нет таких гигантов, какие были в XIX веке, но по поэтической манере, по настроению она гораздо богаче. Скажем, военное поколение – там есть Борис Слуцкий, есть Левитанский, есть Самойлов. Это великие поэты, почти забытые… ну, мало оцененные. Это великая поэзия! Кстати, по всем этим поэтам мы будем делать программы на канале «Культура». От Блока до Бродского проделан колоссальный поэтический путь. А в прозе XX века крупные величины: Булгаков, Платонов, тот же Шолохов.

– В прозе всё же не так очевидно.

– Ну как сказать. Конечно, нет «Героя нашего времени» или «Войны и мира». Хотя если взять военную прозу – Василь Быков, Константин Воробьёв, Виктор Астафьев – тоже неслабая проза. Да тот же Трифонов, скажем, если брать советских писателей. Есть, конечно, так называемая «секретарская» проза, когда секретари Союза писателей издавали себя миллионными тиражами. Но проза – существует. Трудно сказать, какой век золотой, какой серебряный, какой бронзовый.

– В какой момент писатели становятся классиками?

– Когда умирают. Вся наша программа «Игра в бисер» на телеканале «Культура» – о покойниках. У нас были прижизненные передачи о Рэе Бредбери, Умберто Эко и Евгении Евтушенко, кстати с его участием. Хотели сделать о Фазиле Искандере – не успели. Что тут сказать? Знаете, есть такая вульгарная шутка: писатель сдал анализы крови, мочи, кала – оказалось, гений. А если без шуток – как определить?

– Василь Быков точно стал классиком ещё при жизни.

– Безусловно. И Фазиль Искандер. Мы сейчас думаем: кого приглашать из поэтов? Ушло военное поколение, сейчас ушло послевоенное, поколение «шестидесятников». Никого нет. Остался один Наум Коржавин: я его хорошо знал, мы общались, у меня есть воспоминания о нём – хотим его пригласить, надеемся успеть, пока он жив. (Не успели: через три дня после нашего разговора Наум Коржавин ушёл из жизни. – Э. А.). Думаю: кого приглашать из прозаиков? Их нет. Ну, может быть, с оговорками – Андрей Битов, и то больше ранний, чем поздний. Классика – растяжимое понятие. Хорошие поэты и прозаики – есть, но классика – то, что наверняка останется. И уже осталось.

Читать полностью...