Однажды в 50-е. Плащ Гамлета
«Фарца… фарцовщики…» Сейчас об этом много говорят, пишут и даже снимают документальные фильмы с непременными интервью очевидцев — бывших «штатников», или, проще говоря, постаревших стиляг. Вот и я пытаюсь припомнить, с чего все началось именно для меня? Наверное, как и для других, с желания хорошо одеваться. Но не просто хорошо, а стильно, модно, так, как одеваются на Западе.
Мои отношения с модой и вообще с одеждой были достаточно профессиональными, поскольку дед мой, Исаак Зисканд, еще до революции владел огромным магазином конфекциона в Екатеринославе, его жена, моя бабка, была первоклассной портнихой, и благодаря этим обстоятельствам для меня в ранней молодости не существовало проблемы хорошей одежды. Проблема состояла в другом. В те времена, после войны, главной идеей была идея отреза. Достать отрез — вот основная задача тогдашних денди. По количеству хранящихся в сундуках и шкафах отрезов можно было определить имущественное и общественное положение человека. Фирменные западные вещи попадались и в комиссионках, довольно много появилось одежды сразу после войны, однако до середины 1950-х годов все это носило случайный характер.
Соблазны пришли вместе с хрущевской оттепелью. Благодаря Никите Сергеевичу и начала складываться мифология западной жизни. По-видимому, он так никогда и не понял, что его призыв «Догнать и перегнать Америку» сыграл и с ним, и с народом курьезную шутку. Ведь, во-первых, народу пришлось, в конце концов, определиться, в какую сторону бежать, а во-вторых, надо было понять, что же или кого ты все-таки догоняешь, то есть, попытаться вникнуть в американскую культуру и в американский образ жизни. Видимо, за всю историю советской власти это был единственный лозунг партии и правительства, который народ ринулся выполнять с явным удовольствием.
Первой настоящей, западной модой стал джаз. В десять вечера все мы прилипали к радиоприемникам и ловили программу «Music USA», слушали великих американских джазистов Глена Миллера, Эллу Фитцджеральд, Дюка Эллингтона (кстати, мою встречу с этим потрясающим музыкантом я уже как-то описывал). Кумиром молодежи тех лет был ведущий этой программы Уиллис Конновер. Многие мои приятели просто бредили этими передачами.
А потом, после 1956 года, в Ленинград понемногу стали приезжать иностранцы, главным образом финны. Проклиная «сухой закон», существующий в Финляндии, они целыми автобусами стекались в Ленинград с одной-единственной целью — оттянуться в смысле алкоголя. Ну и оттягивались до бесчувствия, иногда до такой степени, что в автобусы в конце воскресного дня их приходилось заносить. Вот у них тайно начали покупать вещи некоторые наиболее предприимчивые персонажи, и постепенно образовалась целая система более или менее устойчивых торговых связей. Так появилась фарца.
Началась эпоха фарцовки, которая создала свой язык, манеру поведения, свою элиту, свой круг клиентуры, довольно-таки, надо сказать, широкий. Среди их клиентов попадались и такие, кто готов был носить старые застиранные носки и сильно поношенное нижнее белье, только бы эти носки и это белье имели иностранные, пусть и выцветшие, наклейки. Но были и «аристократы», делавшие специальные, конкретные заказы и, разумеется, только на новую одежду. Такие вещи стоили баснословных денег. Среди самих фарцовщиков тоже постепенно выделилась элита. К примеру, в Ленинграде был один делец, он мог достать абсолютно все, любую вещь, любого производства, любой фирмы. Звали его Седой. Был еще Бакаютов. Помню, как однажды буквально все денди города напряженно следили за судьбой настоящего английского твидового пиджака из бакаютовского арсенала – кто купит эту элегантнейшую и неслыханно дорогую вещь.
Встретить фарцовщика было довольно просто. Часть Невского проспекта, тянувшаяся от угла Садовой улицы до Московского вокзала, называлась тогда «бродом» или «Бродвеем». После семи вечера по «броду» начиналось всеобщее фланирование — прогуливалась фарца, демонстрировались наряды, велись переговоры с дельцами и перекупщиками. Можно было тут же купить одежду, раздев самого фарцовщика. Во дворах и в скверах на Невском сидели помощники фарцовщиков с сумками, набитыми шмотками, подходили клиенты, здесь же договаривались, делали заказы, уходили в подворотни и в подъезды для примерки, отдавали деньги и получали вожделенную вещь.
Я уже писал о «штатниках» — людях, которые носили исключительно американские вещи, читали книги американских писателей, слушали и восхищались только американским джазом, и вообще, как я уже сказал, следуя призывам Хрущева, старались ни в чем не отстать от Америки. Они носили рубашки «батн-даун» с пуговками на воротничке, мешковатые костюмы, толстые пальто с поясом. Правда, немного позже я выяснил, что это были вещи 1940-х годов, уже давно вышедшие из моды в самой Америке. Я это понял, уже будучи в Москве, когда учился на Высших сценарных курсах и посмотрел гангстерские фильмы военного времени со знаменитым голливудским актером Хамфри Богартом.
У меня был в те времена приятель, ныне проживающий в городе Дьепп, человек профессиональный во всем, за что бы он ни брался. В те глухие годы он умудрялся доставать свежие западные журналы моды, не пренебрегал он и фарцовкой, когда ему в руки попадалось что-то стоящее. Именно он в один прекрасный день торжественно объявил мне, что в Америке появилась новая ткань под названием «дакрон» (к слову сказать, жуткая дрянь, какая-то ужасающая синтетика). Но «дакрон» стал предметом особого внимания тогдашних модников. Мой приятель потратил год, чтобы достать себе настоящий «дакроновый» костюм, который в итоге стоил ему кандидатской диссертации по филологии.
Однажды он, одетый в свой изумительный костюм, шел со своим научным руководителем от университета к набережной Невы. И тут на него налетел один из «штатников», фанатик «дакрона» и, не обращая внимания на постороннего человека, потребовал, чтобы мой приятель срочно достал ему точно такой же «дакроновый сьют». Научный руководитель тут же решил, что такой кандидат филологических наук филологической науке не требуется. И моего приятеля отчислили из аспирантуры.
Сейчас многие задаются вопросом: а что стало с фарцовщиками? Как шутит один мой знакомый журналист, сейчас все бывшие фарцовщики работают директорами банков. Я так не думаю. Конечно, кто-то из них сорвал приличный куш, но в большинстве своем, как мне кажется, они заработали срок. Ведь оттепельная свобода была коротка, как любая оттепель перед морозом. На фарцовщиков началась настоящая охота, особенно после печально известной расправы с валютчиками. Я не историк, не мне давать оценку этому явлению, хотя однажды, в моей поэме «Голоса», голос одного из героев фарцы сам попытался что-то мне объяснить:
…Был этот голос мне знаком отлично,
я слушал бы его еще, еще,
но тут вступил еще один приятель,
он мне когда-то продавал носки
нейлоновые, звался он Альбертом
и жаловался, вроде, на судьбу.
«Ну, что хотел я? Одевать людей
в “шузню” и джинсы,
в “штатские” рубашки,
из них предпочитая “батн-даун”,
в британские, породистые кепки
и в итальянский, трудоемкий шелк,
в бостон двубортный, в шелест кашемира,
в норвежские, с оленем, свитера.
Они меня за это расстреляли.
Я голым лег в могилу, и она
была запахана. Несправедливо.
Ну, как теперь я на суде — не вашем —
а другом, Судье предстану?
Где я возьму меня достойный “сьют”
и прочее? Вот в чем вопрос.
И Гамлет
со мною не поделится плащом…»
