Павел Басинский: «Прошлое висит на нас гирями»

Басинский Павел Валерьевич
Янв 15 2018
В связи с выходом исторического романа Павла Басинского "Посмотрите на меня" журнал "Огонёк" взял у писателя интервью.

В "Редакции Елены Шубиной" вышел новый роман-нон-фикшен Павла Басинского "Посмотрите на меня". История русской студентки Лизы Дьяконовой, погибшей при странных обстоятельствах в 1902 году в Тироле, дала автору толчок для размышлений о женских судьбах в России — век назад и сегодня.

— Ваш роман начинается с рассказа о трагической смерти Лизы. Сразу ошарашить, испугать — это литературный крючок, сознательный прием?..

— Я просто не люблю биографии, которые начинаются "Иван Иваныч Иванов родился 8 февраля такого-то года в селе таком-то, родители такие-то". Я считаю, что надо всегда начинать с самого интересного в жизни человека.
Самое интересное событие в жизни Толстого — это его уход Безусловно, это же и самое загадочное событие. Поэтому я начинаю книгу "Лев Толстой: бегство из рая" с его ухода из Ясной Поляны. А самым "интересным", если будет уместно так сказать, самым ярким событием в жизни Лизы стала ее смерть в Тироле. Потому что все остальное — учеба на Высших курсах, учеба в гимназии,— это все достаточно типично для девушки того времени. Она не одна была такая. А вот погибла она необычно.

— Второкурсница юридического факультета Сорбонны, Лиза гостила у тетки в Тироле и пропала. Ее тело нашли через месяц — она лежала обнаженная, без следов насилия, на краю водопада. Одежда была аккуратно связана в узел. Из травм — перелом ног. Тогда следствие не пришло к однозначному мнению, что произошло с этой девушкой. А для вас важно понять, что случилось?

— Важно. Но я не могу найти ответа на этот вопрос, и никто не сможет уже объяснить. Это загадка для всех, и она неразрешима. С какой стороны ни подойди, не получается ни самоубийства, ни несчастного случая. Если она решила совершить самоубийство — очень странно; она прыгнула с небольшой высоты, сломала себе ноги и умерла, видимо, от болевого шока и разрыва сердца. Иначе бы она кричала так, что услышали бы в гостинице, тем более это недалеко было. Плюс зачем совершать самоубийство и при этом раздеваться, связывать одежду в узел и аккуратно класть ее рядом? Непонятно. Если несчастный случай — случайно упала,— зачем перед этим разделась? Некоторые предполагали, что она хотела в этом водопаде искупаться, но температура была от плюс одного до минус одного. Не купаются в водопаде при такой температуре в горах. Брат предполагает, что она хотела перейти ручей и пойти по другой стороне, и поэтому разделась и сняла обувь. Но она бы себе ноги в кровь изранила, а пока связывала одежду в узел, продрогла бы до костей. Я знаю, что такое горы, я в свое время занимался горным туризмом. И вот так с какой стороны ни подойди — непонятно, что произошло.

— Из-за того, что ответа нет, у вас как у исследователя возникает ощущение недосказанности...

— Как раз вполне досказанность. Этот странный уход из жизни выглядит завершением дневника русской женщины, как это ни печально. Именно этот уход из жизни — необычный, странный — становится последней точкой в ее дневнике. Там же, понимаете, еще очень важный момент — она ведь была крещеной, ее похоронили на православном кладбище в Нерехте, с крестом. А самоубийц вообще-то так не хоронили. Конечно, договаривались, там была такая лазейка — если самоубийство совершено в состоянии умопомешательства или в состоянии тяжелой болезни, то вроде как не самоубийство. Но тем не менее для Лизы, если бы это было очевидное самоубийство, это был бы грех. А так вот непонятно... Несчастный случай.

— Был ли какой-то переломный момент, после которого вы поняли, что книга состоится?

— Во-первых, я нашел архив Дьяконовых, потому что материала одного дневника было явно недостаточно. И потом я не принадлежу к тем писателям, которые говорят "не пишется", "нет вдохновения", я, честно говоря, ремесленник в этом плане. Если я решил написать книгу, то я уже над ней работаю. Встаю рано утром, по 5-6 страниц каждый день пишу — я заставляю себя писать, как завещал нам Флобер и вообще другие хорошие писатели. Это вот Толстой мог позволить себе: хотел не писать — не писал, хотел писать — писал, хотел пахать — пахал...

У меня опасения были другие: насколько я могу понять Лизу? Все-таки, когда пишешь роман, ты вживаешься в своего персонажа. И, скажем, вживаться в Толстого мне, как это ни нескромно звучит, несложно. Он мне близок по складу его ума, критического, максималистского. А вживаться в сознание, душу совершенно незнакомой девушки мне было сложно. И вот этот момент меня волновал: не напутаю ли я чего-то. Но у меня были консультанты, которые мне подсказывали.

Читать дальше...