Путь наш красив и завиден: Александр Артёмов

Сегодня поэт Александр Артемов почти забыт, и есть в этом страшная несправедливость

Маленькая книжка, случайно попавшаяся у букиниста на развале*. Но пролистаны первые странички — и такое ощущение, что встретил давнего друга-земляка. При жизни у Александра Артемова вышло четыре сборника стихов и сказка для детей. В 1940-м он поступил в Литинститут, в июне 41-го ушел добровольцем на фронт, а в 42-м погиб. Сегодня поэт Артемов почти забыт, и есть в этом страшная несправедливость.

Родился Артемов в подмосковном селе Фрол. Сейчас в нем проживают 10 человек, хотя известно село еще с 1637 года. Район Шатура — недалеко от Москвы, культурно-историческое место Ялмать.

Саша рано стал сиротой. Воспитывался в семье двоюродного брата Николая Рогова в селе Спас-Клепики на Рязанщине. И учился в той самой школе, что и Сергей Есенин. Стихи Артемов начал писать в 15. Два года служил краснофлотцем, младшим командиром, стал начальником полковой библиотеки. После службы остался во Владивостоке. Потом — работа в приморских газетах, Литинститут, фронт, похоронка — вот и вся биография.

Остались только четыре тоненькие книжицы стихов. Но и они нам многое могут сказать о том поколении: «Трубы военные, пламя и дым. / Как тяжело умирать молодым». А вот еще:

Мы в море уходим надолго,

И путь наш красив и завиден,

И мы ни о чем не жалеем,

И мы не грустим ни о ком,

И с нами прощается город,

Который мы снова увидим,

И машет нам берег весенний

Черемухи белым платком.

«И путь наш красив и завиден, / И мы ни о чем не жалеем, / И мы не грустим ни о ком» — так мог написать поэт со случившейся, состоявшейся душой. И сын своей эпохи. Даже в лирических стихах — о пограничниках и скалах, о бессменной вахте моряков — Артемов тяготеет к размаху строки и мысли. Поэтому — баллады и вступление в поэму. Поэтому «Слово о походе казака Дежнева» и «Легенда о миноносце «Лихой», «Сказ о Семене Лагоде». Особый слог письма, рифмы, размашистая, с внутренней пружиной строка. Поэт как бы разгоняется, готовится к крупной поэтической форме. Тяга литераторов того времени к эпосу вполне понятна: она продиктована временем.

Тогда, в 1930-х, другой поэт, Павел Васильев, человек необычайной творческой энергии и буйного воображения, будучи еще совершенно молодым (его расстреляли в 27 лет в Лефортовской тюрьме), создал 11 великолепных поэм. Среди них ставшие известными в наше время «Кулаки», «Принц Фома», «Женихи», «Христолюбовские ситцы». В свое время Павел Васильев много бродяжил по стране, останавливался в Омске и Владивостоке. Печатал очерки в приморской газете «Красное знамя». Интонации и видение эпохи Васильевым прослеживаются в стихах Артемова. Мы не можем сказать с документальной точностью, но именно в те годы Артемов служил, а потом и работал во Владивостоке. Наверное, они встречались в литературном объединении, которое тогда было очень популярным, притягательным для молодых и одаренных:

Такая вот связь открывается. А вот совершенно другая аналогия, вырастающая из стихов Александра Артемова:

Я смотрю и удивляюсь

На знакомое лицо.

Говорю я: — Извиняюсь,

Вы не Вася Кузнецов?

Состоялась встреча наша

Встреча с другом дорогим.

— Здравствуй, Вася!

— Здравствуй, Саша!

— Сколько лет?

— А сколько зим?

Ничего не напоминает? Удивительно! Ну конечно же, всенародно любимая поэма Твардовского «Василий Теркин». Только стихотворение Артемова «Василий Кузнецов» опубликовано в 1939-м, а поэма Твардовского про Теркина впервые печаталась в газетном варианте с 1942 года. И была закончена в 1945-м. Не думаю, что Твардовский заимствовал образ своего героя и размер стиха у Артемова. Здесь можно говорить о провидении молодого поэта, предвосхитившего самого Твардовского!

Эх, мы можем только представить, сколько же они могли бы написать — Павел Васильев, Борис Корнилов, Александр Артемов, — не сгинув раньше времени! Одни — в сталинских застенках, другие — в огне и дыму Великой Отечественной. Невозможно забыть их строки.


Источник: газета "Труд"