Олжас Сулейменов: «Всегда был и остаюсь интернационал-социалистом»

В апреле в Москве выходит обновленная и дополненная книга «Аз и Я» Олжаса Сулейменова. Писатель Сергей Шаргунов поговорил с поэтом и литературоведом о его судьбе, творчестве и культурных реалиях России и Казахстана.

— Олжас Омарович, книга 1975 года «Аз и Я», посвященная «Слову о полку Игореве», вскоре после издания была изъята из продажи и привела к вашей опале. Насколько я знаю, вы по-прежнему верны своей концепции: памятник древнерусской литературы — это наполненная тюркизмами двуязычная поэма.

— «Слово» написано в XII веке. Кто тогда читал светскую литературу? Грамотная элита Киевской Руси (княжеские дворы, воинство, торговцы), находившаяся в многовековом культурно-хозяйственно-политическом взаимодействии со Степью. Поэтому двуязычие этой среды в XII веке было естественным. В XVI веке (условно говоря — после ига) монахи переписывали тексты светского содержания с дорогого пергамента на бумагу. Пергамент нужен был для распространения Священного Писания. И переписчик, как мог, переводил явные тюркизмы и отдельные куски поэмы, написанные явно по-тюркски (например, сон Святослава).

Языковая ситуация в XVI веке изменилась. Но те тюркизмы, которые еще были в ходу в русской речи, он пропускал, не переводил. Они ушли из русского языка позже, в следующие столетия. Но читатели XIX века — Мусин-Пушкин и другие — приняли их за русские термины. Например, в ответ на вероломное нападение Игоря на кочевья своего свата — Кончака половцы совершают ответный набег на русские города. Читатели XIX века разбили сплошные строки текста на слова по своему усмотрению, и получилось: «Се у Рим крчат под саблями половецкия». Почему-то до Рима довела Кончака жажда мести. Так получилось при разбивке строки.

А в оригинале, думаю, было «се урим…». Урим и сегодня в татарских диалектах — «коса девичья». Живая картина тогдашних расправ — рубить косы девушкам, значит, обесчестить их. Главное доказательство подлинности «Слова» — это остатки его былого двуязычия. Потому что гипотетическому фальсификатору не было нужды вклинивать в текст явные и уже к тому времени неявные, невидимые тюркизмы, коих в «Слове» предостаточно.

— Вы общались с писателем и тюркологом Львом Гумилевым?

— Я увлекся тюркологией благодаря Гумилеву. Еще студентом-геологом прочел его книгу «Древние тюрки». Не помню, когда увидел в «Комсомольской правде» его интервью, где говорилось и о моем творчестве, и об отце. Корреспондент спросил его, как он относится к книге «Аз и Я». Лев Николаевич ответил, что относится отрицательно, но со статьей против не выступал и не выступит, потому что сидел с отцом автора.

Сын двух поэтов — Анны Ахматовой и Николая Гумилева — побывал в двух лагерях: Норильском и Карагандинском. В каком из них он встретился с военным из Алма-Аты Омаром Сулейменовым?

— В 1989 году осенью мне удалось быть в Ленинграде и встретиться с Львом Николаевичем. Мы были не одни, и потому подробно поговорить не удалось. Но я понял свою главную ошибку. В «Аз и Я» мною названы и процитированы многие историки и филологи, в том числе тюркологи. Но фамилии «Гумилев» нет. А он тогда был ученым-изгоем. На него не ссылались, не цитировали. И я ни разу не упомянул. Просто потому, что он «Словом» не занимался специально. Надо было в той книге признаться, что считаю его своим учителем. Сейчас в Астане есть Государственный евразийский университет имени Гумилева.

— Что вас радует в жизни?

— Возможность писать и читать.

— Какая литература на вас повлияла?

— Любил читать себе вслух «упругий стих» Лермонтова, Блока, Симонова… Из казахских поэтов XIX века — Махамбета Утемисова. Я предложил Андрею Вознесенскому перевести его сборник. Он перевел. Но это был уже не Махамбет, а слегка казахизированный Андрей. Поэтому издательство правильно отклонило книгу. Зато у Андрея появился великолепный цикл — «Читая Махамбета». Из прозы я бы назвал «Тихий Дон».

— Кто из авторов был вам близок, кто интересен сейчас? Или всегда было ощущение отдельности?

— Ощущение отдельности было и есть у каждого пишущего. Это нормально для творческой среды. Но при этом были факторы, объединяющие отдельных в группы. Социальные, национальные, религиозные меня, например, не задевали. Но были и другие, наработанные видом H. S. («Человек мыслящий»), которые сближали меня со многими коллегами в разных республиках СССР. После распада мы перестали встречаться и читать друг друга. Новая русская литература почти неизвестна в наших независимых государствах. Увы, можно сказать, независимых от литературы. Освобождаемся от нее. В том числе и от собственной.

— Ощущаете себя мостом между культурами?

— Когда-то написал об арочных мостах. «Мосты — мои сутулые дороги. Мои стихи…» Арочные мосты обычно дольше держатся. Веками. В применении к своим стихам, может быть, и нескромно, но — примеров в мировой словесности накопилось много.

— Говорят, слава пришла к вам вместе с Гагариным.

— В январе 1961-го я из Москвы уехал в Алма-Ату, в марте еле устроился на работу в редакцию газеты «Казахстанская правда» отвечать на письма местным графоманам. Редактор Федор Боярский знал, что подборка моих стихов печаталась в «Литературной газете». 11 апреля вызвал: «Заготовь стих о полете человека в космос. Завтра должен полететь. Наш человек. Ты — инженер, поэтому понимаешь, что это значит для человечества. Вот и растолкуй». К вечеру я принес ему страницу со стихами.

А 12 апреля меня разбудили сестренки. «С самолета сбрасывают!» Принесли кипу разноцветных листовок со вчерашними стихами. Они обежали весь город и собрали чуть ли не полное собрание моего сочинения.

Народ весь на улицах. Такого ликования, всеобщей радости я не помню с 9 мая 1945-го. Два великих праздника запомнились в XX веке. Мало, конечно, но они были! Это необыкновенное возбуждение передалось мне, и я за неделю написал поэму «Земля, поклонись Человеку!» Она зазвучала на радио, отрывками печаталась в газетах, вышла отдельной книжкой.

— Вы всю жизнь пишете на русском.

— В Алма-Ате, когда пришла пора идти в школу, не было ни одной школы с казахским языком обучения. И геологию учил на русском, и в Литинституте учился на русском. Казахский с детства узнал от бабушки и деда, и потому смог перевести на русский стихи нескольких поэтов. В том числе поэтессы Надежды Лушниковой, которая с детства пишет на казахском. Вот такой у нас край, Казахстан. Здесь всегда было распространено двуязычие.

Сюда переселяли и переселялись со всего Союза. Русские, немцы, чеченцы, ингуши, поляки, оказавшиеся в степи, узнавали казахский. Для сосланных карачаевцев, балкарцев и крымских татар это родной язык. А казахи в городах знали русский. Так что нам понятие интернационала оказалось более доступным, чем моноэтническим странам. И, может, природный билингвизм помог мне увидеть в «Слове о полку Игореве» следы былого русско-половецкого двуязычия.

— Вы недавно заявили, что Казахстану опасно становиться мононациональным государством.

— Любому современному государству опасна моноэтничность. Особенно такой территориально великой стране как Казахстан. Всего 10 млн казахов, и 8 млн других этносов — русские, украинцы, узбеки… До ста наименований. «Пять Франций». А населения — как одна Москва с окрестностями. И великие богатства под землей еще остаются. И на поверхности — миллионы гектаров плодородной земли.

Кто позволит казахам одним распоряжаться таким богатством? С юга и востока — многолюдные, но относительно бедные территории. Об этом надо постоянно помнить сторонникам моноэтнизма, мононационального государства. Я за то, чтобы все национальности наши стали единой гражданской нацией. В этом залог нашего будущего.

Читать дальше:

https://iz.ru/721769/sergei-shargunov/olzhas-suleimenov-vsegda-byl-i-ost...