Волшебный фонарь. Продолжение
Глава девятнадцатая
ДВИЖУЩАЯСЯ МИШЕНЬ
Окна просторной квартиры на Потылихе выходили одни — на восток, другие — на запад. На востоке за “Мосфильмом” простиралась Москва, над Москвой вставали рассветы. На западе распахивалось Подмосковье, яблоневые да вишнёвые сады, пруд, на котором снималось Ледовое побоище.
Сталин, посмотрев впервые его “Александра Невского”, сказал:
— Наконец-то Эйзенштейн снял настоящее кино. А главное то, что накануне возможной войны с Германией у нас появился по-настоящему сильный пропагандистский фильм. Он способен вдохновлять людей на подвиги, он зовёт на бой за Родину. Наконец-то мы увидели русских людей не уродами и не дегенератами, как в предыдущих фильмах Эйзенштейна, а могучими, красивыми, полными душевной энергии.
И наградил режиссёра орденом Ленина.
Над Подмосковьем творились закаты. Тридцать шагов на запад, тридцать на восток, так он ходил туда-сюда от окон до окон, когда загружал свой мозг программой или когда нервничал, как сейчас, или просто так, чтобы размяться, и говорил:
— Я, как Россия-мать, всё время мечусь между востоком и западом. И — простираюсь!
Эта квартира на Потылихе — уже третья его московская. В двадцатые он получил большую на Чистых прудах, в тридцатые вместо неё — ещё более просторную на Смоленке, ближе к “Мосфильму”, а в сороковые поменял Смоленку на Потылиху, совсем, можно сказать, на главной московской киностудии.
Фильм Эйзенштейна “Броненосец “Потёмкин” был признан самым лучшим фильмом всех времён и народов. Но в Советской России очень быстро сошёл с экранов, а самого режиссёра стали травить, доказывая, что всё его авангардное направление в искусстве есть дурь и блажь, сумбур вместо образов, оглупление зрительских масс. Эйзенштейна не арестовали и не расстреляли в тридцатые годы, когда людей уничтожали, смахивая в небытие, как пыль.
