Обсуждение повести Марты Райцес «В позе эмбриона» на семинаре Андрея Воронцова
ВЛК, семинар прозы А. В. Воронцова, 20.10.2015. Обсуждение повести Марты Райцес «В позе эмбриона»
Екатерина Бармичева (докладчик):
Текст организован как описание беременности, хотя идет описание любви между двумя женщинами и, в которой никакой беременности не возникнет. И если поменять объект любви на мужчину, то ничего не изменится. Описанная любовь болезненна. Героиня находится в состоянии, близком к подростковому. И чтение это для подростков, причем склонным к суициду, психически неуравновешенным. Этому произведению подошла бы экранизация – такой арт-хаусный фильм, камерный, с разрозненными мизансценами. Но как литературное произведение – это не мое, не моя литература, не нашла для себя ничего близкого, и эти страсти, описанные здесь, не тронули меня, не заставили сопереживать героиням.
Мария Васильева:
Мне понравилось. Хотя эта повесть и оставляет тяжелое впечатление. Любовь – главная тема произведения, хотя, на мой взгляд, речь здесь идет не о любви, а о страсти. Автор словно бы не различает этих двух понятий. Вот для любви нет разницы – к кому она обращена, между кем и кем она происходит. Но это – не про произведение Марты.
Александр Хвастов:
Произведение эмоционально насыщенное, и задача автора, на мой взгляд, была – показать, что такие отношения имеют право на существование. Вопрос к автору: какие цели и задачи она ставила? Я не понимаю – к чему на самом деле пытается привлечь автор внимание, что показать? Какой нравственный смысл у этого произведения? Для чего оно написано?
Кристина Раменская:
У меня очень маленькое замечание. В тексте идет речь о браслете «Пандора» - они появились в продаже в России в 2010 году, а в повести речь идет о 2006 годе. Это существенно, если обозначено точно время происходящих событий, и каждая мелочь в этом случае имеет значение.
Илья Ленченко:
В тексте очень много метафор, за которыми я иногда не мог понять мысль произведения. По стилю мне напомнил роман Андрея Белого «Петербург». Не могу сказать – понравилось ли мне, такой стиль очень далек от моих литературных вкусов, видимо имеет право на существование, но читать тяжело.
Ольга Голева:
Заявлено, что эта повесть – о любви. Но любви-то здесь нет ‒ вообще нет. Вот страсть – да, страсти здесь в избытке. И почему всегда, когда описываются ненормальные, извращенные отношения, это все выглядит так пошло, так грязно? Не могу сказать ничего, кроме этого – у меня вызвало ощущение грязи. Грязно это.
Татьяна Любавина:
Текст очень эмоциональный, плотный, насыщенный метафорами, сравнениями, символами, тяжелый по теме. Когда читаешь, то к середине у меня было ощущение, что тебя топят и топят в бочке меда – бесконечное описание душевных терзаний, отношений двух людей, замкнутых друг на друге. Тяжело читать, и это – авторский прием: показать, как тяжело друг с другом – героиням повести. Эти отношения всегда отличаются замкнутостью. Это – трагедия подобных отношений, которые надо хранить в тайне, может – стыдится их. Нельзя ни маме рассказать, ни подруге, ни поделиться ни с кем, и это очень тяжело психологически. Это обрекает двух женщин на очень тяжелые дни и ночи в их жизни. И вот это передано прекрасно – этот кошмар замкнутости друг на друге. Автор прекрасно справилась с задачей: показать внутренний мир такой вот болезненной девушки, с таким вот сложным, для нее самой в первую очередь сложным, восприятием мире, и способной на такие глубокие чувства. Это автору удалось.
Андрей Венедиктович Воронцов (мастер):
Литература – это хорошо рассказанная история. Историю, написанную Мартой, можно было бы изложить на пяти страницах. Когда я дошел до середины повести, она утомила меня настолько, что я невольно начал читать на обороте страниц рукописи газетный очерк о том, как некая журналистка устроилась посудомойкой в столичный ресторан, чтобы разоблачить его хозяев. Я поймал себя на невыгодной для автора мысли, что эту историю читаю с интересом большим, чем в «Позе эмбриона». Мне захотелось знать, что там будет дальше. А в повести Марты ‒ уже нет, всё было ясно. А ведь это провал, когда читателю интереснее читать что угодно, кроме нашего произведения. Да, повесть Марты Райцес хорошо написана (по мелочам мне не к чему придраться), особенно с метафорической точки зрения. Но нет перипетии. Просто какая-то «Песнь песней»: воспевание шейки, ручки, ножки, грудки героини, ‒ и все. А вы дайте нам интригу! Вот если, например, героиня влюбилась бы в мужчину! Или в другую женщину! Уже возник бы конфликт, история, стало бы интересно – чем бы все закончится. А так – всего два статичных персонажа, узенький мирок – слишком узкий для полноценного литературного произведения. Нет окружающего мира, нет других людей. Да и характера героинь мы не можем представить себе, более того – мы даже внешности их не знаем. Только переживания, переживания, переживания и метафоры переживаний… Мир секса в литературе вообще таков, независимо от того, традиционный он или «нетрадиционный». Не зря Бродский написал ‒ грубовато, но верно: «Красавице юбку задрав, видишь то, что искал, А не новые дивные дива». Здесь, по его мнению ‒ «конец перспективы». Ну нет художественной перспективы во всем, что «ниже пояса»! А вот «выше пояса» ‒ художественная свобода. К ней и нужно стремится.