Octopus VII / Осьминог VII
В противовес пост- и метамодернистским типам повествования, рассказ написан в традиционной форме и затрагивает вечно актуальную проблему становления молодого человека, усложняющуюся тем, что главный герой — художник. Его собственная мятущаяся, несформированная натура находит выражение в главном его творении — изменчивой скульптуре Осьминога VII, которая, увы, не только не приносит художнику примирения с грубой, материальной действительностью, но, напротив, толкает его в самую ее пучину.
Перевела рассказ студентка поэтического семинара О. А. Николаевой – Эля Шарифуллина (5 курс; поэт, прозаик).
Анна Ризер (anna Reeser) — молодая американская писательница, имеет опыт работы в живописи, гравюре и графическом дизайне. Рассказ “Осьминог VII” попал в антологию “The Best American Short Stories 2020”.
Octopus VII
Tyler caught himself leaning against the white wall and pushed back, leaving a handprint of sweat. It occurred to him that today might be his peak, but that was pessimistic and insane, something his dad would think. He’d finished installing the octopus for Art Murmur and its wire tentacles sprawled across the concrete floor. It looked good, throwing sharp shadows in the constant light. Tyler watched Kelsa from across the gallery. Her dress was the same color as her giant yellow canvas with stylized mountains and a sun flare smeared in oil paint, titled Instant Nostalgia. She was the most intimidating artist Tyler had met during graduate school, let alone dated. After this gallery opening, they’d be back in her bed, an easel just inches away, the smell of sex mixing with mineral spirits.
She walked over, echoing in combat boots that offset the little dress. When she touched a wire tentacle, Tyler felt a jolt up his spine. “Looking good,” said Kelsa. Her voice was low, a little sleep-deprived grit in it. “Did you oxidize it?”
“Yeah, thanks. But your painting’s the best thing here.”
She grinned, slipped her fingers around his shoulder, then, as the gallery owner clipped through the room, Kelsa pulled away and echoed back to her painting. They’d been sleeping together for a few weeks and Tyler felt overwhelmed every time he saw her, and even though people said this would wear off, he didn’t think it could.
“Ready?” The gallery owner’s face was pinched and angular. “We open in five.”
Tyler stuck his tag to the wall. Octopus VII. Steel, wire. Inquire for pricing. Each tentacle was a tight spiral of wires. The body was a cylinder of steel sheet metal he’d welded in place, then oxidized with vinegar and hydrogen peroxide. He hadn’t thought of a price; it had been a big deal just getting into a show with Kelsa. They’d just graduated. This was the beginning.
A crowd filtered in—all high-waisted jeans and vintage bomber jackets. Tyler sipped wine from a tiny cup and ate cubes of dill Havarti too quickly. Then the gallery owner appeared and introduced Tyler to an art collector with a necklace of bears carved from stones.
“I’m inquiring about the price,” the woman said, smiling wide. “One thing—could you bend some of these wires down? Can’t you just see it catching a sweater?”
Tyler felt the wine rise to his face and clenched his jaw. He searched briefly for Kelsa. Wires catching a sweater? Fuck, no. He smirked and said sorry, no changes, the octopus was staying as is.
“Shame. It’s a great piece,” the woman said, and turned to look at a ceramic vase shaped like a Venus flytrap. She wasn’t his audience. It didn’t matter—he was twenty-five. There would be more sculptures, more shows—there had to be.
The whole month of June smelled like sweat-stained sheets and Oreos. They sat in Tyler’s bed in the afternoon, watching cyclists out the window on Adeline Street, when Kelsa announced she was moving.
“I can’t paint in the Bay Area now that school’s over,” she sighed.
“What?” They’d moved their pieces out of the gallery just last week. Tyler hadn’t done any work the whole time the show was up; he’d barely even thought about it. But Kelsa was a mystery, a secret overachiever. Her wispy armpit hair was visible as she put on her bra.
“I’m going to L.A.,” she said, gathering her knees to her chin. The bra was made of cotton patterned with tiny ice cream cones. “I can’t go to farmers’ markets all day and eat expensive sandwiches. I have to try to make something.” She touched his chest, tracing her finger over his concave sternum. He’d always had it. It made him look kind of scrawny and folded.
“We never go to the farmers’ market,” said Tyler. He could see a tentacle of Octopus VII through the doorway, where it took up most of the shared living room.
“But I feel like we would.” Kelsa combed her hair with her fingers. “Everything in L.A. is yellow and dry, like the apocalypse is happening early. I’m going to paint all the time. I found a place in Silver Lake.”
“Sounds cool.” Tyler shifted, unsure if he should make a bigger deal out of this.
“Well, I have to pack. I’m ride-sharing down on Thursday.” Kelsa pushed the blanket away. “Hit me up if you’re in L.A.”
Kelsa put on her jeans and sweater with its paint-dipped sleeve. She was acting normal, exaggeratedly normal—it didn’t make sense.
“How long will you be down there?” Tyler said finally.
Her eyebrows raised for a second, then she said, “I don’t know yet—I’m just going. I’ll see you around, okay?” She said this with pressed lips, then leaned down, kissed Tyler’s forehead nonchalantly, and left.
“I can barely hear you, Ty,” barked his dad through the phone’s speaker, amplified by the curve of the cup holder.
“I’m in the car,” Tyler said.
“How’s that piece of junk holding up?” His dad chuckled drily. Tyler pictured him sitting on the back porch in Sonoma smoking an indulgent cigarette.
“All right. I’m driving to L.A.”
The old station wagon rumbled down I-5, past rectangular masses of cattle and the smog-obscured Sierras. Octopus VII was wedged in the back with the seats folded down, and a metallic tentacle poked behind Tyler’s headrest.
“What the hell’s in L.A? I thought you’d have another show lined up in Oakland.”
Tyler could almost hear him pacing. His dad, a writer who’d made money on his worst book, had encouraged Tyler’s art career, insisting he was better off making something tangible, not just a tortured jumble of ideas.
“Ty? I can’t hear you.”
“It’s like . . . apocalyptic down there,” Tyler said. “My lease was up; two of my housemates were leaving anyway. And this artist I know, Kelsa, she just moved there. She has gallery leads.”
His dad laughed in a slap-on-the-back way, or maybe he was coughing. For the past few weeks, since Kelsa left, Tyler had felt half awake, face puffy and stupid. Kelsa had texted him pictures of romantically faded buildings and sand. Phrases like missing the fog up north. Last Tuesday an apartment building offset by a saturated sunset, captioned home: Silver Lake Blvd & Reno St. Friday a photo of her wearing a translucent, threadbare Talking Heads shirt. Right then he’d packed up his room and the octopus.
“You have a place?”
“Yeah, in Silver Lake. I’m subletting from some friend of Dave’s.”
“Okay. You know the last of the trust is in your account?”
“I know. I don’t need it.”
Of course he needed the money. All he’d done in his life was an MFA at California College of the Arts and a modest range of drugs. What he really needed was to stop talking about it. It was embarrassing that his parents funded his artwork, considering the only good piece he’d made was Octopus VII.
“Oh—Ty, the article about your show came out in the East Bay Express. You look sharp with that octopus. Aunt Heidi asked if you’re making smaller ones. I told her, let him do his thing. But hey, there’s a market.”
“Great.” His stomach turned at the thought of making another octopus that was better and different but also the same.
“All right, Ty. Keep living the dream. Call when you get down there.” His voice sounded extra sad and raspy, like Springsteen singing “Glory Days.”
“Sure.” Tyler hung up, took a swig from a bottle of warm water, and continued down the flat expanse of road.
He arrived in Silver Lake late in the afternoon and the smog gave everything a filter of light static. The sun had washed out the signs for Korean restaurants and pet shops to ominous pastels. Here and there you’d see someone on the sidewalk—a stumbling man, a woman jogging in neon-green pants. Tyler parked on a wide street. The guy’s tiny apartment was in a blue stucco building, third floor up a narrow staircase, and the space was mostly empty with a sharp odor of Windex. Tyler found a box in the bathroom with one razor and a pair of knockoff Ray Bans, plus books by the bare mattress: New Directions in Sound Editing; Recipes for the Microwave; Bukowski’s Love Is a Dog from Hell.
Tyler installed Octopus VII in the center of the main room, letting the tentacles unfurl, some reaching into the air, some draping across the floor. For a minute he stood there, trying to find a better place for it, but with wires already snagging the carpet, it wasn’t worth it. He drank mineral-tinged water from the tap, put a coil of wire on the table in the corner. A pair of pliers. A pair of heavy-duty scissors. Opened the window and the dry air yawned in, smelling like the exhales of a thousand cars.
The apartment was on Tularosa Drive, just blocks from where Kelsa said she lived. After he’d found the sublet, he almost told her, but then he figured why not just go, then invite her over. Kelsa was impulsive—she’d be into it. He paced the room, wrote the text. Hey, I’m in Silver Lake right now. Want to hang out? Her abrupt move to L.A. must have been a suggestion for him to follow. She wasn’t good on the phone or over text; she was like a poet, each phrase short and ambiguous. It was better to see her in person. They made sense in person. She texted back: What? Tyler paused, trying to read this as excited or shocked. After several minutes she said, I’m free at 9ish. He texted her the address. Stared out the window at a pink billboard with the word THIS and the rest obscured by buildings.
The sun went down, casting magenta streaks behind the billboard. A greasy taco from the place down the street made the smell of beef settle into the carpet. With pliers, he bent a piece of wire into a rough shape, which ended up looking like a clothes hanger.
Professor Yao had called Octopus VII accosting and masculine yet vulnerable. “A creature stripped bare of its flesh, straining against something,” he’d said. “Against social pressure? Pressure to fall into the crippling morass of the economy? Octopus VII is raw anatomy, motion, danger of feeling.” Yao had stepped in front of the sculpture, obscuring it, staring at Tyler through his oval glasses. “In your future work,” he continued, “I see total abstraction.”
Tyler had nodded, like that’s what he meant all along. He could never have described it so well. And maybe Yao had a point—Tyler had chosen the octopus for its constantly shifting shape, and finally he got the sculpture to look like it was twisting, thrashing, changing. It was after that critique that he’d first asked Kelsa out for a drink.
A knock sent vibrations through the room, and Tyler met Kelsa at the door.
“Hey.” She wore faded overalls, like she was playing a painter in a movie. She scanned the room, eyes hovering on Octopus VII. “Wait—did you move here?”
“I’m subletting,” he said, trying to catch some aspect of her in his hands. But there was a slippery tenseness about her and she kept turning to look around the room.
“Um, yeah. I thought you were just in town. You brought this guy,” she said, dodging Tyler, touching a pale fingertip to one of Octopus VII ’s tentacles. “Are you going to show it down here?”
“Maybe.” Tyler stepped behind her and held her waist, smelled deodorant and traces of turpentine. She turned, almost kissed him, then flinched, bracing cold palms on his collarbones.
“It’s so weird that you just moved here,” she said. “Why would you move here?”
“My lease was up in Oakland. I mean, why not? Your pictures made it look all right.”
Kelsa paced the room, face sour, keeping a few feet between them. She twisted the silver ring on her right hand over and over. Tyler felt a vise turning on his shoulders.
“I’m trying to stop doing that,” Kelsa said. “Texting people. Just to get a response.” She looked at the floor, ripped her thumbnail with her teeth. “It’s fucked up that I want validation all the time. Or company. I hope that’s not why you moved here.”
“No, it was for that guy.” Tyler gestured to the sculpture. “He wanted to be closer to the ocean.”
She looked at Tyler again, stepped closer, maybe to kiss him. Her eyes had dark half-moons underneath them, like she’d stayed up all night. She sighed hard. “Look, I want to hang out. Like, just talk.”
She paced again, making it impossible to touch her. She never wanted to just talk. She was a kinetic person, that’s what she always said.
“So I’m living alone now. It’s great—I’m teaching myself how to cook. I can make eggs, brown rice, a bunch of things.”
“Nice,” said Tyler. “I have a microwave in there. Might make some Hot Pockets.”
Kelsa semi-smiled but kept pacing, threading her fingers in the overall straps. She pointed at the scissors on the worktable. “Hey, you know what? I have a job interview tomorrow and I need a haircut. Could you? You have scissors.”
“What?”
“Cut my hair.” She blushed, smirked. “I don’t know. It was an idea. Is this too weird? Maybe I should leave.”
“No, sure, yeah. I’ll cut your hair.”
She wet her hair under the bathtub tap, crouching on the floor. Tyler had agreed to this without thinking and his whole body had a heartbeat in it. Kelsa wrapped a towel around her shoulders and leaned against the sink, squinting into the mirror. “Just a trim,” she said.
“I might fuck it up,” said Tyler, touching the hair. He tried to push the possibility of sex from his mind, focusing on Kelsa’s bitten fingernails tapping against the sink.
“It looks like shit anyway. Take off two inches.”
She seemed calmer now. Maybe she was just in a weird mood. He lifted a section of hair and smoothed it out, then snipped. It made a hssk sound and fell to the floor, becoming limp and material, no longer part of her body. He snipped again, in the front, making a sharper angle that hit at her chin. She grinned.
“It feels lighter,” she said. “Keep going.”
He kept smoothing the hairs and snipping. It was satisfying. “So what’s the job interview? I thought you were painting the apocalypse.”
“Pinkberry—the fro-yo.” She rolled her eyes. “All artists have a lame day job, right?”
“Yeah, sure.” Tyler pictured himself washing pans at the taco place, getting yelled at in Spanish. “Have you done any new paintings?”
“I will.”
Tyler lifted and cut strands, so they hit at different lengths, pointing out her sharp chin and skinny neck. The pieces on the floor began to dry, expanding into blond whorls all over the chartreuse linoleum. When he was done, Kelsa fluffed her hair with the towel, smiled, whipped her head around.
“You look hot,” said Tyler, feeling his mouth get tacky around the words.
Kelsa’s chest retreated into her overalls. “I’m an idiot. I shouldn’t have asked you.”
“What? It was pretty easy.”
“No, it’s fine,” said Kelsa. “Look—when I left, I thought we’d just be friends. I thought I said that, but maybe I didn’t. I’m trying to be independent. Just paint, focus on the work, not the whole eating-cookies-in-bed relationship thing.”
Tyler’s heart skipped beats. She had left town, mumbled see you around with that distant look, like she was already remembering him fondly.
“I get that,” he said. “I’m focusing on my work too.”
“Exactly. Well, I have that interview first thing tomorrow. I should get out of here.” Kelsa took her purse and shuffled through the sea of hair. She stopped, framed in the doorway. “Let me know if you have any shows coming up.”
“See you around,” Tyler said.
He heard her sneakers slap down the stairwell, and from the bathroom he saw Octopus VII command the living room. With a hot swallow, he walked over and kicked the body, denting the metal, making a weak bang. He couldn’t imagine lifting it again, cramming it back into the car, and driving—where? Back to the Bay Area to search Craigslist for one of the last cheap places? Sonoma to stay in his old bedroom on that depressing futon? He couldn’t imagine making sculptures in this carpeted apartment. But that’s what artists did. Felt terrible and made something out of it. He would feel like it, maybe if he got a little drunk. Yeah, fuck it, he’d stay the two months.
Tyler found a broom in the bathroom closet and pushed the blond hair into a slippery pile. Tomorrow he could find sheet metal and tires to build something large and hard-edged. Knives tied together with wire. Maybe a giant, Richard Serra–style slab of rusted metal shaped like a shallow bowl where he could curl inside. He kept sweeping the hair, listening to moths buzz against the fluorescent light.
The first month stank of tacos, Hot Pockets, and Modelo. Mornings were Apple Jacks and generic milk. It was cathartic to eat a corner-store diet; it curbed the guilt he choked down every time he withdrew money from his bank account. A few times he sat at the worktable, bending a piece of wire with his bare hand until it hurt, and scrolling Facebook. People from school were starting to post small art: 8-by-10 prints of photos taken inside BART or tiny sculptures that could be shipped in flat-rate boxes. Sell-out art. He wasn’t ready for that shit. He could still feel it a little, wanting to make something; it was like being kind of horny, and it seemed like one of these days it could get so intense that he’d start bending wires into abstract shapes with the radio ricocheting off the walls.
He made himself a Tinder profile, relying on shots of himself with greasy hair in the studio. Sitting on the beige carpet, he typed “L.A.-based artist” in his bio and felt disingenuous. The girls in his radius were tiny, athletic. He never saw Kelsa in there, not that he wanted to. He was living alone, learning to hear the dumb sound of his thoughts.
One day he got a call from the guy whose apartment he was subletting.
“Hey man,” the guy yelled over traffic. “I don’t know if Dave told you, but I’m staying in Atlanta for a job on set.”
“Cool.” Tyler paced around Octopus VII.
“If you want to rent the place, it’s yours. You’re a sculptor, right? Are you using that badass worktable?” Tyler sat at the table, leaned his elbow on the smooth wood. He hadn’t really used it. But it would be his own worktable, his own apartment, far from his parents. The rent was decent. He’d just need a day job and he could swing it. “So can you stay? I’ll call the landlord right now. Would save me a huge hassle trying to find someone. Plus, L.A.—you’ll do great things. It’s the land of kings.”
“What?”
“I don’t know, I’m just saying random shit.”
“I’ll stay,” said Tyler. “Thanks, man.”
That night he dragged himself to the taco place. The afternoon had been wasted over four beers and an Internet vortex. The grimy ATM in the corner blinked his balance. It was more than he should have, but it was burning fast. Waiting for his burrito, he scanned jobs on Craigslist on his phone. Hummus Republic hiring servers—experience + fun attitude a must! He needed something blue-collar, entry-level, something that wouldn’t take over his identity, like gallery installation—but the thought of running into Kelsa with a giant canvas, her face calm and righteous, made him want to punch a wall. Still, the haircut turned over and over in his mind, the hssk sound, the sea of blond on the floor, the way he made it fall at angles, reducing it to something better.
In September, on the hottest, most futile Tuesday, the billboard across the street changed. Tyler shifted around the room to get a better view of it. Between buildings, it read: L.A. MODERN COSMETOLOGY—DO HAIR, LIVE THE DREAM. A close-cropped photo showed a man with black hair gelled into spikes. It was hilariously stupid. Tyler collapsed onto his chair, leaning far back, and opened his laptop. L.A. Modern’s website repeated the slogan in neon yellow on black. Five grand for a six-month fast-track course to get a license. With the last of his savings, he could barely pay rent for that long. But once you had the license, it would be a decent job—mindless, but not washing dishes. He might even be good at it.
Tyler shivered under the ceiling fan. He could ask his dad; he’d understand. It was in service of art. Didn’t his dad work random jobs after school? A deli in Alameda? Sweat beading on his nose, Tyler called.
“Hey, Ty!” his father said. There was a muffled chewing sound. “Mom says hi. We’re eating lunch at the vegan place. Enough sprouts to kill a horse.”
“Just call me back.”
“No! I can talk. You never call. What’s going on? How’s the money holding up?”
Tyler gripped one of Octopus VII ’s limbs, which had become scalding hot in a streak of sun. He felt nauseous and sat down, curling around his stomach. Suddenly cosmetology or even hair school sounded effeminate, pathetic. He couldn’t say it. Wincing, he started bullshitting. “Well, I got into this artist residency. Super-competitive. It’s like, new media. But there are costs associated.”
“Wow! Jill, he got into a residency—” Tyler heard his mom’s high-pitched congratulations in the background. “What’s it called?” said his dad.
“L.A. Modern Directions in New Media.”
“Wow—new media, like film stuff? You know, Mom and I went to SFMOMA last week, and half of it was video.”
“Exactly.” Tyler felt his sweat condense and start to stink. “Look, it’s a lot to ask, but could you lend me five grand? I’ll pay you back.”
“Five grand? If you think you’ll make it back,” said his dad, pausing. Tyler closed his eyes. If his dad was going to shoot him down, it might as well be now, when he was curled on the floor. “That’s fine, Ty. You’re on a roll with that octopus. Just keep at it.”
“Thanks. I will.” Tyler let out a breath. His dad loved this; he thought visual art was more authentic and sudden than writing, so of course if you got inspired and made a bunch of shit, people would buy it and put it in museums for its aggressive truth.
“Great. How’s that girl, that Kelsey?”
“Kelsa. She’s all right.” Tyler grimaced. “She got a haircut.”
His dad gulped soda, then coughed. “Well, it all sounds great.”
For months the rainless days ran together until a few drops fell out of soft clouds in the middle of January. At L.A. Modern they were learning the DevaCurl system. The school was in a converted warehouse, chairs lined against a wall, perfumes clashing, the eyebrows of the many nineteen-year-old girls raising in unison when the instructor cracked a joke. Tyler wished he had someone to commiserate with, but some days it didn’t matter. It was so strange, so unweighted by the personal accountability of art, that the hours snapped away like drumbeats.
Nights, he walked miles through the darkening neighborhood, which felt virtuous in L.A. Sometimes he felt an idea for a sculpture coalescing like grains of sand in the corner of his mind, barely visible behind a thick fog, humming with potential. But he was afraid to really look at the idea, because it would probably be disappointing.
On a Monday in February, Tyler walked past windows, lamplight straining through shades. In front of a small pink house he smelled Kelsa’s old laundry detergent and kept striding fast. It wasn’t hers—she lived at least two blocks over. Topiary cast shadows from a streetlight. A muffled argument in a stairwell, a door clattering shut. Then he felt his phone buzz and his chest contracted, but it was just his dad, and he reflexively shut off the ringer. He’d been avoiding talking, just sending texts implying he was making art in a manic state. Maybe he’d call back, tell him about hair school. Final exams were in a month. But then, he should wait, because one of these nights it could happen—he could start bending wires, constructing an eighth octopus, or something larger, swallowing the whole room. Then he wouldn’t have been lying.
Tyler walked until the houses faded into a string of shops, their facades dim. Nutri-Pro Supplements, Pinkberry, Pure Barre. A girl leaned against the far end of the building, sharp chin in a sliver of streetlight, smoke trailing from her hand, an apron tight on her waist.
“Tyler!” Kelsa pushed away from the wall. “What the hell?” She grinned. Her hair, pulled into a frayed ponytail, caught the light.
He wanted to run across the street. He said hello and accepted her hug tensely, the smoke winding into his hair. There was a sickness in his gut; the attraction felt perverse, ill-willed.
“You’re still here,” she said. “Same apartment?”
“Yeah.”
“Doing more wire work?”
He looked at the sky, smog blurring out the stars. He nodded. He knew his question should come next—how was her work—but he couldn’t ask. He didn’t want to hear.
“You have a day job?” She stuffed her hands into the pockets of her Pinkberry apron, rocking on her heels.
“I’m cutting hair.” It came out like a confession. He hadn’t meant to say it—he needed to get out of there.
“You’re kidding,” she said. “Seriously?”
“Sorry, I have to go,” Tyler said. “I’m meeting people from work for drinks.” It wasn’t true, but it could have been.
“Good seeing you—”
“You too.”
Breathing hard, he walked home and kicked off his shoes. It was weird seeing her silhouette in the streetlight but feeling no tenderness, no need to hold her shoulders or smell her skin. She was abstracted by all the ways he’d belittled their relationship since she left. Part of him wanted to roughly unbutton her shirt, to touch her, but it would be ruined by resentment. Stumbling through the dim room, he caught one of the octopus’s wire arms on his big toe. He wrapped a sock around it to stop blood from pooling on the carpet. Noticed that he’d left a sweaty T-shirt draped over the intricate arm that curled into the air. He turned into the kitchen, and Octopus VII stayed in place, frozen in a pathetic flailing motion.
Over the summer the jacaranda trees bloomed, and the street turned purple and smelled like someone’s memory of home. Tyler arranged the tools on his shelf: diffuser, defining gel, antifrizz serum, scissors. The salon was decorated with retro wigs and ’70s film posters, and all their shampoo smelled like orange creamsicles.
Even out in Van Nuys, he made okay tips. He’d learned how to wash hair, holding the base of the skull and letting warm water graze the hairline, and not talking too much, because most people wanted to close their eyes. The customers were mostly young and hopeful—going on dates, having their first headshots taken. He snipped tangled lengths, chiseled texture, and watched people in the mirror look relieved, like they had already accomplished something.
The stylist with a round face and septum piercing sauntered over. “Hey, my kid had a meltdown at playgroup and I have to pick her up. Can you cover my four thirty?”
“Nope,” smirked Tyler. He’d only been at the salon a few months, but he played a specific part: the tortured artist, friendly but gruff and sarcastic. He hoped it was clear that this was a day job, an aside to his art career.
“Right,” she said, grinning. “Have fun.”
Alone, Tyler pressed the tip of his scissors to his palm. He’d stolen them from hair school right after exams. Soon the door chime jingled and the four thirty walked in, slightly out of breath. She looked like Kelsa from the side—wispy blond hair, sharp chin. But she was lightly sunburned and made eye contact. Her name was April.
“I’m filling in, if that’s okay,” said Tyler.
“Can you cut hair?”
“I mean, I got my license three months ago.”
“No, no, I was kidding!”
Tyler held the nape of her neck and ran the water till it was warm. She looked right at him a few times. He felt his heart race for a second, then it calmed down, and he kept massaging the shampoo into her scalp. She let out a little sigh.
In the chair, with the black cape around her, she laughed. “I always look like a floating head in these things.”
“Everyone does,” said Tyler. He wanted to say something funnier, better. “So I’ll take off a couple inches,” he said. “Here?” He held a finger close to her neck.
“Perfect.”
He started the cut, scissors making the hssk sound.
“I had a terrible day at work,” she said. “This will help.”
“Right, no pressure.” Tyler snipped the strand in front of her face, letting it fall to her cheekbone. He accidentally touched her chin.
“It was just a bad day. I might play hooky tomorrow and lay on the beach with a box of Wheat Thins. I love Wheat Thins.”
“Where do you work?”
“HR at Anthem Blue Cross. I take requests for standing desks and those fancy mousepads so people don’t get carpal tunnel. Turns out most people have it.”
“You like the job?”
“I don’t know, I wanted to live near the beach and drive around in my crappy sedan with the windows open every day. So I started applying for every administrative thing in L.A. And they let me leave at 4 P.M. and I get free vision insurance. Yay, right? It’s not the last job I’ll ever have, but it’s all right. I just had a gross day and I’m going to drink a beer and not think about it. Is that healthy?” Her cheeks flushed. “Sorry. You’re not my therapist.”
For several minutes neither of them talked; she looked out the window and Tyler did the layers in the back, lifting the hair with pins. He finally asked how she normally styled it—standard question—and she laughed and said barely. They talked coffee, tacos, sunburn. Her voice was smooth and round, like a dinner bell, like a public radio host.
When the cut was done, the blow dryer filled the room with noise and her cheeks got pink in the heat. Her hair fell around her face decisively, skimming her collarbones.
“Awesome.” She looked at Tyler in the mirror. “You know, you’re really good at this. You’re lucky you figured that out. I don’t mean to be weird. I just—it’s cool to have a thing.”
“I’m actually a sculptor,” Tyler heard himself say. His voice felt falsely low and condescending. Why bother lying to her too? “I mean, I went to school for sculpture. But I’m doing this now, basically.”
April’s eyebrows tensed for a second, then relaxed. “Yeah, of course you’re a sculptor. That makes sense. Hair is the thing you’re sculpting. Your medium, right? And you get paid for it. Speaking of ! Hang on.”
She rifled around in her purse, fumbling with a pen and bills. Tyler let out a breath. He wasn’t supposed to be fulfilled by this; he should be dead broke and sculpting out of found metal. He took the broom and swept up the delicate strands spilling across the floor.
“Please keep the change,” she said, handing him the bills. “Thank you. Seriously.”
After she left he splashed his face with cold water and the smell of orange shampoo filled his whole body. He sat in the chair and thumbed through the cash. On the extra ten, April had written her phone number.
That night the sun set orange and glowed into Tyler’s apartment when he opened the door. It cast Octopus VII in the dramatic backlight it had always needed. Its shadow spidered over the beige carpet, obscuring littered socks and mail. He bent the arm, and with a strain it gave, even as the wires pressed dents into his hand. It had been too long. All looking at it did was remind him of how he’d felt like a boy genius, and how of course he wasn’t. How the impulse to bend wire was replaced by a grinding anxiety in his ribs. How after years of art school, maybe his calling was cutting hair in Van Nuys.
Tyler’s jaw tensed and he grabbed the arm, ripping the connecting wires from the body in a rush. His heart smacked his rib cage. It felt so good, the pain in his hands. He was making money, paying the rent, pouring coffee through his cone filter in the morning, showing up at work in a clean T-shirt. Almost satisfying, like biting into a burrito—simple gulps of starch and meat. He grabbed another arm and snapped it. Then another, another, until he hit the dismembered metal cylinder with his fist, metal against his knuckles, scraping the skin.
He was shaking, blood itching his limbs. Before the stinging feeling in his hands could turn into real regret, Tyler crammed the arms inside the cylinder and hefted the solid chunk of metal down the stairs, out behind the building. As Tyler set down the remains, a pale man with yellow teeth hovered by the trash bins, fixed on the tangle of metal. Tyler couldn’t watch; he felt a pull at his chest, a thick quiver in his throat. He could have sold it at that show in Oakland—two, three thousand dollars in seconds. As Tyler turned, the man dragged the scrap metal away.
Inside, he opened the window and sat on his chair in the freckles of orange light. He was drained. The carpet was tamped down in places where the sculpture had been, but the space was huge. The smell of the jacaranda trees came in as the air cooled and the traffic died down. It would be good to tell his dad what he was doing. He’d probably laugh in a short bark, the way he did when he heard something idiosyncratic.
Tyler lifted a mat knife and twirled it in his hand. Was this how it happened to people? How your life gets going, making a living, watching TV at night, the whole thing tapping out in a nice rhythm, a little simple and a little sad—but that’s what people did. Fidgeting, he carved a slice of wood off the table’s edge and watched it curl. He cut another, revealing the raw wood under the varnish. Another cut, deeper, scooping a canyon, a ridge. It felt good. He paused and blood rushed through his arms and hands. He picked up his phone, then laid the day’s tips on the worktable, the bills crisp and flat, one with numbers in loops of ballpoint pen.
Осьминог VII
Тайлер поймал себя на том, что стоит, прислонившись к белой стене, и оттолкнулся, оставив на ней след от влажной ладони. А что, если это и есть пик его карьеры?.. Какая бредовая, мрачная мысль! Явно из отцовского арсенала. Он закончил установку осьминога в Art Murmur, и проволочные щупальца растянулись по бетонному полу. При ярком освещении осьминог отбрасывал резкие тени и смотрелся особенно эффектно. В другом конце галереи, у гигантского желтого полотна стояла Келса, и Тайлер то и дело поглядывал в ее сторону. Платье на ней было того же цвета, что и стилизованное изображение гор в солнечных бликах, размазанных по холсту масляной краской. “Миг ностальгии” — так называлась картина. Келса была самой эксцентричной художницей из всех знакомых Тайлера по магистратуре, не говоря уже о тех, с кем он успел сблизиться. После открытия галереи они снова окажутся в ее постели, всего в нескольких дюймах от мольберта, где запахи их тел и уайт-спирита смешаются воедино.
Келса шла к нему, гремя армейскими ботинками, в подчеркнуто легком коротком платье. Ее шаги отдавались в помещении эхом. Стоило ей коснуться проволочного щупальца, как по спине Тайлера будто пробежал ток.
— Впечатляюще, — в ее тихом хрипловатом голосе угадывалась бессонница. — Ты его оксидировал?
— Да, спасибо. Но здесь ничто не сравнится с твоей картиной.
Келса усмехнулась, скользнула пальчиками по его плечу, но тут же отстранилась — в помещение заглянул владелец галереи. Она направилась к своему полотну, и вновь эхо гулко вторило ее шагам. Они спали вместе уже несколько недель, но при виде нее у Тайлера все еще перехватывало дыхание. Он слышал, что это проходит, но верилось с трудом.
— Готовы? — У владельца галереи было узкое, костлявое лицо. — Открываемся через пять минут.
Тайлер прикрепил табличку к стене. Осьминог VII. Сталь, проволока. Цена по запросу. Щупальца были сплетены из тугой проволочной спирали. Туловищем служил стальной лист — в результате сварки он приобрел цилиндрическую форму, после чего был оксидирован уксусом и перекисью водорода. Тайлера не заботила цена; попасть на одну выставку с Келсой было уже целым событием. Ведь они едва окончили магистратуру. Это только начало.
В зал просочилась толпа — все как на подбор в джинсах с высокой талией и винтажных бомберах. Тайлер потягивал вино из стаканчика и поглощал один за другим кубики сыра с укропом. Тут перед ним вырос владелец галереи и представил его некой коллекционерше с резным ожерельем в форме медведей на шее.
— Я хотела бы узнать цену, — заявила она, широко улыбаясь. — Только один нюанс — не могли бы вы загнуть несколько прутьев? А то они будут цепляться за мой свитер, вот видите?
Тайлер почувствовал, как вино ударило ему в голову, и сжал челюсти. Быстро поискал глазами Келсу. Прутья будут цепляться за свитер, значит? Черта с два. Ухмыльнувшись, он извинился перед ней, мол, никаких изменений не будет, осьминог продается только в таком виде.
— Жаль. Отличная штука, — бросила женщина и повернулась в сторону керамической вазы в форме венериной мухоловки. Она явно не из тех, кто может оценить его работу. Впрочем, какая разница — ему всего двадцать пять. Впереди столько скульптур и выставок, он эту и не вспомнит.
Весь июнь пропах вымокшими от пота простынями и печеньем. После обеда они развалились в постели Тайлера, наблюдая из окна за проезжающими на Аделайн-стрит велосипедистами, как Келса вдруг объявила, что переезжает.
— Вот и закончилась учеба, а с ней и пленэры у залива, — вздохнула она.
— Что?
Они вывезли свои работы из галереи только на прошлой неделе. Пока шла выставка, Тайлер и не думал браться за что-то новое. Однако Келса была загадкой, втайне она всегда стремилась к большему. Когда она надевала лифчик, стали заметны тонкие волосы под мышками.
— Я еду в Лос-Анджелес, — заявила она, подтянув колени к подбородку. Лифчик был из хлопка, с узором из крошечных рожков мороженого. — Не хочу каждый день ходить на фермерский рынок за бутербродами, так и разориться недолго. Нужно что-то делать. — Она провела пальцем линию по его впалой груди. Из-за этой впадинки он всегда выглядел тощим и сутулым.
— Так мы же не ходим на рынок.... — возразил Тайлер. Через дверной проем ему было видно щупальце Осьминога VII — тот занял собой почти всю гостиную.
— Что-то мне подсказывает, эти времена не за горами. — Келса перебирала пальцами пряди волос. — В Лос-Анджелесе все высохло и пожелтело... будто апокалипсис наступил раньше времени. Уйду с головой в работу. Уже присмотрела одно местечко в Силвер-Лейк.
— Классно. — Тайлер дернулся, не уверенный, стоит ли делать из услышанного проблему.
— Что ж, надо собираться. Я нашла попутчиков, еду в четверг. — Келса откинула одеяло. — Если будешь в Лос-Анджелесе, звони.
Натягивая джинсы и свитер с испачканным в краске рукавом, она держалась с какой-то нарочитой непринужденностью. Тайлер ничего не понимал.
— Когда ты вернешься? — наконец спросил он.
Ее брови на миг взметнулись вверх, но она тут же оправилась.
— Пока не знаю, надо хотя бы доехать. Увидимся, ладно? — Она проговорила это сквозь сжатые губы, затем склонилась, небрежно чмокнула Тайлера в лоб и ушла.
— Тебя плохо слышно, Тай! — рявкнул отец по громкой связи. Его голос усилился из-за неудобного положения телефона в автомобильном подстаканнике.
— Я в машине, — сказал Тайлер.
— И как эта развалюха еще держится? — отец сухо усмехнулся. Тайлер тут же представил себе, как он сидит на заднем крыльце дома в Сономе, смакуя сигарету.
— Нормально. Еду в Лос-Анджелес.
Старый фургон прогрохотал по автомагистрали I-5, обогнув раскинувшийся прямоугольником скот и затянутые смогом горы. Задние сидения были сняты, дабы втиснуть Осьминога VII, но одно металлическое щупальце все же уткнулось в подголовник Тайлера.
— Какого черта ты забыл в Лос-Анджелесе? Я думал, у тебя намечается еще одна выставка в Окленде.
Тайлер почти слышал шаги отца по дому. Как писатель, сделавший состояние на худшей своей книге, он поощрял творческую карьеру Тайлера, настаивая на том, что вместо мучительной какофонии идей, сыну стоит предложить миру нечто более веское.
— Тай? Я тебя не слышу.
— Там что-то вроде... апокалипсиса, — сказал Тайлер. — Все равно срок аренды истек, и оба моих соседа смотались. И одна моя знакомая художница, Келса, как раз туда переехала. У нее есть связи в галерее.
Отец зашелся поощрительным смехом, а может, просто закашлялся. В течение последних нескольких недель, с момента отъезда Келсы, Тайлер пребывал в каком-то полусне, его лицо опухло и приняло глуповатый вид. Она отправляла ему фотографии романтически выцветших зданий и песка. Кидала фразы вроде “Скучаю по туману на севере”. В прошлый вторник прислала фото многоквартирного дома на фоне густого заката, с подписью “дом” и адресом Silver Lake Blvd & Reno St. Friday. Сама была одета в полупрозрачную, потрепанную футболку с принтом группы Talking Heads. Именно тогда он решительно упаковал все вещи, включая осьминога.
— Тебе там есть, где жить?
— Да, в Силвер-Лейк. Я снял квартиру в субаренду у одного знакомого Дейва.
— Ладно. Ты же знаешь, что все, что осталось от твоего трастового фонда, — на твоем счете?
— Знаю. Мне это не потребуется.
Разумеется, деньги ему еще как требовались. За спиной у него лишь магистерская степень Калифорнийского колледжа искусств да пара вечеринок с легкой наркотой. Но сколько можно мусолить эту тему? И без того унизительно сознавать, что родители финансировали все его работы, учитывая, что единственным стоящим произведением был Осьминог VII.
— Кстати, Тай, статья о твоей выставке вышла в "Ист-Бэй Экспресс". Ты отлично выглядел с этим осьминогом. Тетя Хайди спрашивала, не сделаешь ли ты таких же размером поменьше. Я ей сказал, чтобы не лезла, ты свое дело знаешь. Но заметь, спрос есть.
— Прекрасно. — Его желудок скрутило при мысли о том, чтобы создать нового осьминога, такого же, как этот, но лучше.
— Ладно, сынок. Дерзай! Позвони, как будешь на месте. — Голос отца прозвучал очень печально и хрипло, как у Спрингстина, затянувшего свои “Славные деньки”.
— Обязательно. — Тайлер нажал на отбой, отхлебнул теплой воды из бутылки и продолжил путь по ровному шоссе.
Он добрался до Силвер-Лейк ближе к вечеру, когда плотный смог придал всему легкое сияние неподвижности. Размытые солнцем вывески корейских ресторанов и зоомагазинов казались зловеще бледными. Временами взгляд выхватывал из тумана то спотыкающегося мужчину, то бегущую трусцой женщину в штанах неоново-зеленого цвета. Тайлер припарковался на широкой улице. Крохотная квартирка того парня находилась в голубом оштукатуренном здании, на третьем этаже по узкой лестнице; в ней не было почти ничего и стоял резкий запах чистящего средства. Он нашел в ванной коробку с бритвой и парой поддельных Рэй-бэнов, а также стопку книг у голого матраса: “Новые направления в монтаже звука”, “Рецепты для приготовления блюд в микроволновке” и сборник стихов Буковски.
Тайлер водворил Осьминога VII в центре гостиной, позволив щупальцам развернуться — некоторые устремились вверх, другие растянулись по полу. С минуту он стоял, раздумывая, не найдется ли места получше, но пришлось бы возиться с прутьями, застрявшими в ковре, а оно того не стоило. Выпив воды из-под крана, он принес и положил на стоящий в углу стол моток проволоки. Плоскогубцы. Тяжелые ножницы. Открыл окно, и в комнату ворвался такой сухой воздух, словно разом выдохнули тысячи автомобилей.
Квартира находилась на Тулароса-драйв, всего в нескольких кварталах от дома Келсы, если только она указала правильный адрес. Едва найдя квартиру, он намеревался тут же сообщить ей о приезде, но, пораздумав, решил, что лучше заявиться к ней лично и пригласить к себе. Келса импульсивна — она оценит. Он прошелся по комнате и набрал сообщение: “Эй, я сейчас в Силвер-Лейк. Может, увидимся?” Ее неожиданный переезд в Лос-Анджелес наверняка заключал в себе призыв следовать за ней. Разговаривать с Келсой по телефону и посредством смс было не очень удобно; она тут же превращалась в поэта, отвечающего лаконичными и туманными фразами. Куда лучше было бы встретиться лично. Тогда все встанет на свои места. От нее не замедлил прийти ответ: “Что?” Тайлер выждал паузу, не зная, что за этим кроется — радость или просто удивление. Через несколько минут она добавила: “Давай в девять утра”. Он послал ей адрес. Его внимание привлек розовый рекламный щит за окном, правда, удалось рассмотреть только первое слово “THIS”, остальное заслоняли близстоящие здания.
Солнце зашло, отбрасывая пурпурные полосы за билборд. В ковер впитался запах говядины от жирного тако из мексиканского ресторанчика. С помощью плоскогубцев Тайлер придал куску проволоки грубую форму, напоминающую вешалку для одежды.
Профессор Яо видел в Осьминоге VII ярко выраженное мужское начало и при этом уязвимость. “Существо, лишенное плоти, нацеленное против чего-то...”, — рассуждал он. — Против давления социума? Против губительной трясины экономики? Осьминог VII — это грубая анатомия, движение, опасность самого чувства”. Яо заслонил собой инсталляцию, вперившись в Тайлера взглядом из-под овальных очков. “В будущих работах, — подытожил он, — вы придете к полной абстракции”.
Тайлер кивал, будто все именно так и задумывалось. Он не смог бы подобрать более точных слов. И, надо думать, Яо был прав — Тайлер выбрал осьминога за непостоянство его формы и в конечном итоге добился того, чтобы скульптура выглядела живой — металась, извивалась, меняла обличье. Услышав столь лестную оценку своего творения, он впервые решился позвать Келсу на свидание.
От стука в дверь по комнате пошла вибрация, и Тайлер вышел навстречу девушке.
— Привет.
На ней был выцветший комбинезон — в кино художники выглядят именно так. Она оценила комнату, не сводя глаз с Осьминога VII.
— Подожди-ка... ты что, переехал сюда?
— Я снимаю эту квартиру, — сказал он, пытаясь обнять ее, однако безуспешно — в ней сквозила какая-то напряженность, заставлявшая ее вертеться по сторонам, дабы оглядеть комнату.
— Э, вот как. Я думала, ты проездом. И этот парень здесь… — сказала она, уклоняясь от Тайлера и дотрагиваясь бледным пальчиком до одного из щупалец Осьминога VII. — Хочешь представить его местной публике?
— Возможно. — Тайлер шагнул ей за спину и обхватил за талию, почувствовав запах дезодоранта и скипидара. Она развернулась, чуть не поцеловала его, но вздрогнула, упершись холодными ладонями в его ключицы.
— Так странно, что ты здесь, — проговорила она. — Зачем ты переехал?
— Срок аренды квартиры в Окленде истек. Ну и… почему бы нет? На фотографиях, которые ты присылала, все выглядело неплохо.
Келса расхаживала по комнате с кислой миной на лице, держась в двух метрах от него, и, не переставая, крутила серебряное кольцо на пальце правой руки. Плечи Тайлера сдавило тисками.
— Я пытаюсь покончить с этим, — отрезала Келса. — Все эти переписки ни к чему не ведут. Пустая болтовня.
Она опустила глаза, пытаясь отгрызть зубами ноготь большого пальца.
— Меня бесит, что я все время ищу чьего-то одобрения. Или поддержки. Надеюсь, ты переехал сюда не ради меня.
— Нет, ради этого парня. — Тайлер указал на скульптуру. — Он хотел быть поближе к океану.
Келса снова взглянула на Тайлера и сделала шаг навстречу, возможно, чтобы поцеловать его. Под глазами залегли темные полумесяцы, будто она не спала всю ночь. Она тяжело вздохнула.
— Слушай, мне хочется развеяться. Типа, просто поговорить.
Она снова принялась расхаживать по комнате, не давая возможности приблизиться к себе. Прежде ей не хотелось просто поговорить. Она всегда называла себя «кинетическим» человеком.
— В общем, теперь я живу одна. И это здорово — самостоятельно учусь стряпне. Могу приготовить яйца, бурый рис, кучу всего.
— Отлично, — подхватил Тайлер. — А у меня микроволновка. Могу сварганить “горячие кармашки”.
На лице Келсы мелькнула полуулыбка, но она продолжала ходить из угла в угол, просунув пальцы в лямки комбинезона. Вдруг она указала на рабочий стол, где лежали ножницы.
— Эй, а знаешь что? У меня собеседование завтра, мне нужно подстричься. Не мог бы ты?.. Раз у тебя есть ножницы.
— Что?
— Подстриги мне волосы, — она ухмыльнулась, скрывая смущение. — Не знаю. Просто взбрело в голову. Безумие, правда? Я, наверное, лучше пойду…
— Да без проблем, давай подстригу.
Она присела на корточки перед ванной и смочила под краном волосы. Тайлер, не задумываясь, согласился на ее просьбу, и теперь все его тело пульсировало. Келса обернула плечи полотенцем и прислонилась к раковине. Прищурившись, она смотрела на свое отражение в зеркале.
— Просто подровняй кончики, — сказала она.
— Я могу все испортить, — ответил Тайлер, касаясь ее волос. Он попытался выкинуть из головы мысль о возможной близости, сосредоточившись на ее обкусанных ногтях, постукивающих по раковине.
— Хуже все равно не будет. Отрежь пять сантиметров.
Теперь она казалась спокойнее. Может, просто была в настроении почудить. Он приподнял прядь волос и пригладил ее, затем подстриг. Раздался звук “хсск”, и прядь упала на пол, став бесформенной и весомой, никому отныне не принадлежащей. Он отхватил прядь спереди под более острым углом и задел подбородок девушки. Келса усмехнулась.
— Мне легче, — заметила она. — Продолжай.
Он приглаживал и стриг ее волосы. Это оказалось на удивление приятно.
— Так что за собеседование? Я думал, ты запечатлеваешь апокалипсис.
— В Пинкберри — буду продавать замороженные йогурты, — она закатила глаза. — Едва ли найдется художник без отстойной дневной работы, правда?
— Это точно. — Тайлер вообразил, как моет сковородки в закусочной тако, подгоняемый криками на испанском. — Написала что-то новое?
— Еще успею.
Тайлер выстригал пряди разной длины, подчеркивая тем самым ее острый подбородок и тонкую шею. Падающие прядки высыхали и скручивались, и вскоре весь линолеум фисташкового цвета застилали светлые завитки волос. Когда он закончил, Келса взбила волосы полотенцем, улыбнулась и повернула голову.
— Выглядишь сексуально. — Тайлер почувствовал, как его рот становится липким от этих слов.
Келса втянула грудь в комбинезон.
— Я дура, не стоило просить тебя…
— Почему? Это было нетрудно.
— Да не в этом дело, — перебила она. — Понимаешь, когда я прощалась с тобой, мне казалось, мы можем остаться друзьями. Видимо, я тогда недостаточно ясно выразилась. Я пытаюсь быть независимой. Хочу жить одним творчеством, просто раствориться в работе. Не все же валяться целый день в постели, поедая печеньки.
У Тайлера замерло сердце. Уезжая из города, она пробормотала “увидимся” с таким отсутствующим взглядом, будто уже вспоминала его сквозь года с нежностью.
— Понимаю, — промямлил он. — Я тоже весь в работе.
— Тем более. Так что завтра первым делом бегу на собеседование. Мне уже пора. — Келса взяла сумку и перешагнула реку волос на полу. Она приостановилась в дверном проеме.
— Дай знать, если будешь выставляться.
— Договорились, — сказал Тайлер.
Было слышно, как ее кроссовки прошлепали по лестнице. Из ванной комнаты он заметил, как Осьминог VII предводительствует в гостиной. Судорожно сглотнув, он подошел и пнул тело — раздался небольшой треск, на металле остались вмятины. Мысль о том, чтобы снова поднять его, запихнуть обратно в машину и ехать куда-то — да и куда? — была невыносима. Вернуться к заливу, чтобы искать на доске объявлений последнюю дешевую хибару? В Соному — лежать в своей старой комнате на том несчастном диване? Так или иначе, эта застеленная коврами квартира непригодна для создания скульптур. Впрочем, художники именно так и поступали — творили шедевры, находясь в самом подавленном состоянии. И он так может, особенно если выпьет немного. Да, черт возьми, почему бы ему не задержаться здесь на пару месяцев?
В шкафу в ванной он нашел метлу и сгреб светлые волосы в скользкую кучу. Завтра он достанет листовой металл, шины и создаст какую-нибудь глыбу с острыми краями. Ножи, связанные проволокой. А может, что-то в духе Ричарда Серры — гигантскую плиту из ржавого металла в форме неглубокой чаши, внутри которой он мог бы свернуться. Он продолжал подметать волосы, слушая, как жужжат слетевшиеся на свет флуоресцентных ламп мотыльки.
Первый месяц провонял тако, “горячими кармашками” и мексиканским пивом. По утрам он съедал яблочные хлопья с молоком. Питаться едой из магазинчика на углу было своего рода катарсисом; это заглушало чувство вины, которое он испытывал, снимая деньги со своего банковского счета. Иногда он усаживался за рабочий стол и начинал сгибать голой рукой кусок проволоки до тех пор, пока не почувствует боли, параллельно прокручивая ленту фейсбука. Люди из магистратуры начинали публиковать небольшие произведения искусства: распечатки снимков 8x10, сделанные внутри метрополитена Сан-Франциско, или миниатюрные фигурки, продаваемые в коробках по фиксированной цене. Распродажа предметов искусства. К такому раскладу он готов не был. Стремление что-то сделать еще теплилось в нем; это походило на вожделение, которое, казалось, вот-вот достигнет такой степени, что он бросится сгибать проволоку в абстрактные формы под радио, сотрясающее своими звуками стены.
После некоторых колебаний он завел аккаунт в тиндере, рассчитывая на свои снимки с сальными волосами из студии. Устроившись на бежевом ковре, он напечатал в биографии “Художник из Лос-Анджелеса”, но тут же почувствовал, что лукавит. Девушки, находящиеся неподалеку, казались стройными, ухоженными. Он никогда не видел в тиндере Келсу, хотя особо и не искал. Жил один и учился слушать бредовый поток мыслей в собственной голове.
Как-то раз позвонил парень, который сдавал ему квартиру в субаренду.
— Эй, старик, — кричал он, пытаясь перекрыть шум движения. — Не знаю, говорил ли тебе Дэйв, но я остаюсь в Атланте, у меня тут съемки.
— Отлично. — Тайлер расхаживал вокруг Осьминога VII.
— Если хочешь снимать квартиру, она твоя. Ты ведь скульптор, да? Пользуешься тем обалденным рабочим столом?
Тайлер сел за стол, облокотившись о гладкое дерево. Особо не пользовался. Но это мог быть его собственный рабочий стол и собственная квартира вдали от родителей. Платить, конечно, прилично. Но разве он не может себе этого позволить? Нужно всего-то найти временную работу.
— Ну так что, останешься? Я как раз буду звонить хозяину квартиры. Ты избавишь меня от кучи хлопот по поискам нового съемщика. К тому же, раз ты в Лос-Анджелесе, тебя ждут великие дела. Это же земля королей!
— Чего?
— Да так, несу всякую чушь.
— Я останусь, — сказал Тайлер. — Спасибо, старик.
Вечером он потащился в мексиканский ресторан. Убил время за четырьмя кружками пива и затянувшим его в свои сети интернетом. Грязный банкомат на углу высветил баланс на его счете. Денег было больше, чем он ожидал, но они стремительно таяли. В ожидании буррито он просматривал на телефоне объявления о вакансиях. Hummus Republic ищет сотрудников — наличие опыта и позитивного настроя обязательно! Его бы устроила простая физическая работа, не подавляющая его "я", в отличие от создания инсталляций. Но если только он наткнется на Келсу с ее спокойным, уверенным лицом и очередным титаническим холстом под мышкой... От одной этой мысли ему хотелось пробить кулаком стену. И тем не менее, он все чаще вспоминал, как стриг ее: тот звук "хсск", реку светлых волос на полу и то, как он сумел заставить срезанные пряди падать под углом, преображаясь на лету во что-то новое и прекрасное.
В один сентябрьский денек — невыносимо жаркий и бестолковый вторник — на билборде сменилась реклама. Тайлеру пришлось передвигаться по комнате из угла в угол, чтобы рассмотреть ее получше. Между зданиями светилась надпись: "СОВРЕМЕННАЯ КОСМЕТОЛОГИЯ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА — БУДЬ ПАРИКМАХЕРОМ, ЖИВИ МЕЧТОЙ". Слоган сопровождался крупноплановым портретом мужчины с темными волосами, уложенными гелем в “шипы свободы”. Вот умора. Тайлер рухнул на стул, откинулся на спинку и раскрыл ноутбук. На сайте фирмы его приветствовал тот же слоган неоново-желтыми буквами на черном фоне. За пять штук можно было пройти ускоренный полугодовой курс и получить лицензию. Его последних сбережений едва ли хватило бы, чтобы так долго снимать квартиру. Но стоит получить лицензию, как у него появится приличная работа — не восторг, но все же лучше, чем мыть тарелки. Может, у него даже откроются способности к этому.
Почувствовав холод от потолочного вентилятора, Тайлер поежился. Может, попросить денег у отца? Тот бы все понял. Ведь и он служил искусству. Что же он, не работал где попало после университета? А как же гастроном в Аламиде? Когда он нажал на кнопку вызова, пот бисером выступил у него на носу.
— Тай! Дорогой! — воскликнул отец. Послышался приглушенный звук жевания. — Мама передает тебе привет. Вот обедаем в веганском заведении. Капусты столько, что и лошадь бы лопнула.
— Перезвони мне попозже.
— Нет! Я могу говорить. Ты совсем не звонишь. Как у тебя дела? Как с деньгами?
Тайлер схватил одно из щупалец Осьминога VII. Нагретое на солнце, оно было обжигающе горячим. К горлу подступила тошнота, и он сел, обхватив живот. Внезапно слова “косметология” и даже “парикмахерская школа” показались ему такими жалкими и слащавыми. Произнести их было выше его сил. Вздрогнув, он понес какую-то околесицу.
— Ну, я тут прошел по программе творческих стажировок. Конкуренция очень высокая. Это новые медиа, что-то типа того. Правда, возникли дополнительные расходы...
— Ух ты! Джилл, он прошел по программе стажировок... — Тайлер услышал на заднем плане радостные вскрики мамы.
— Как называется эта программа? — снова обратился к нему отец.
— Современные направления новых медиа в Лос-Анджелесе.
— Ну дела! Новые медиа, то есть вы будете делать кино? Знаешь, мы с мамой на прошлой неделе заехали в музей современного искусства, и половина объектов была в формате видео.
— Точно. — Тайлер почувствовал, как его пот конденсируется и начинает вонять. — Послушай, я знаю, что прошу слишком многого, но не мог бы ты одолжить мне пять штук? Я все верну.
— Пять штук? Если ты уверен, что сможешь вернуть... — замялся отец. Тайлер закрыл глаза. Если бы отец хотел пристрелить его, то не нашел бы момента лучше, чем сейчас, когда он свернулся калачиком на полу.
— Хорошо, Тай. Ты здорово придумал с этим осьминогом. Просто продолжай в том же духе.
— Спасибо. Я не подведу. — Тайлер выдохнул. Отцу нравилась деятельность сына; визуальное искусство казалось ему более подлинным и волнующим, чем литература. Он был уверен, что даже кусок дерьма, созданный в порыве вдохновения, — не лишен своей, хотя и грубой правды, а следовательно, найдет поклонника и место в музее.
— Вот и славно. Как поживает та девушка, Келси?
— Келса. У нее все хорошо. — Тайлер поморщился. — Она постриглась.
Отец глотнул воды и закашлялся.
— Ну что ж, славно!
Месяцы засухи пролетели один за другим, и лишь в середине января с мягких облаков на землю упали первые капли дождя. В школе современной косметологии они изучали методы укладки волнистых волос. Занятия проходили на бывшем переоборудованном складе: вдоль стен теснились ряды стульев, в воздухе перемешивались различные ароматы духов, и брови девятнадцатилетних девушек подскакивали в унисон, стоило инструктору отпустить шутку. Тайлеру хотелось, чтобы ему кто-нибудь посочувствовал, но бывали дни, когда его ничто не волновало. Было так непривычно — не испытывать никакой ответственности перед искусством, когда время отстукивало как барабанный бой.
Вечерами он протаптывал мили по тихим районам Лос-Анджелеса. Иногда в потаенном уголке его сознания по песчинкам собиралась идея новой скульптуры, и он смутно улавливал ее, едва различимую за густым туманом. Но всерьез он этой идеи не допускал, боясь разочарования.
В один из понедельников февраля, проходя мимо небольшого розового домика, Тайлер увидел сквозь шторы в окнах свет от лампы. Почувствовав запах стирального порошка Келсы, он ускорил шаг. Ее не могло быть здесь — она жила как минимум в двух кварталах отсюда. В свете уличного фонаря стояла тень, отбрасываемая живой изгородью. На лестничной клетке послышались приглушенные голоса, хлопнула входная дверь. Неожиданно у него в кармане завибрировал телефон. В груди защемило, но это оказался лишь отец, и Тайлер машинально сбросил вызов. Он избегал телефонных звонков и отделывался сообщениями, выдающими в нем маниакально творящего художника. Наверное, он перезвонит отцу, расскажет о школе для парикмахеров. Выпускные экзамены уже через месяц. Но лучше повременить — может статься, в одну из этих ночей он примется загибать прутья, творя восьмого Осьминога или нечто еще более грандиозное, способное заполонить собой все пространство. Тогда ему не придется лгать.
Тайлер шел, пока дома не сменились вереницей магазинов с тусклыми витринами. Nutri-Pro Supplements, Pinkberry, Pure Barre. В дальнем углу здания, прислонившись к стене, стояла девушка. В луче фонаря вырезался острый подбородок. От руки тянется струйка дыма. Талия туго обтянута фартуком.
— Тайлер! — Келса оттолкнулась от стены. — Не может быть!
Она улыбалась. В волосах, стянутых в небрежный конский хвост, играл свет.
Ему захотелось перебежать улицу. Он поздоровался и напряженно обнял ее. Дым обвил его волосы. У него кишки выворачивались наизнанку; влечение к ней казалось болезненным, маниакальным.
— Ты все еще здесь, — сказала она. — Живешь в той же квартире?
— Угу.
— И все так же работаешь с проволокой?
Взглянув на небо и невидимые из-за смога звезды, он кивнул. Пришел его черед спросить ее о работе, но он не мог. Ему не хотелось ничего слышать.
— Ты устроился на дневную работу? — Она засунула руки в карманы розового передника, покачиваясь на каблуках.
— Я делаю стрижки.
Это прозвучало как признание. Он не собирался этого говорить — просто хотелось поскорее уйти.
— Шутишь, — ухмыльнулась она. — Правда что ли?
— Извини, мне уже пора, — заторопился Тайлер. — Мы с коллегами договорились встретиться и выпить.
Вполне безобидная ложь.
— Ну что ж, рада была повидаться...
— Взаимно.
Тяжело дыша, он вернулся домой и сбросил ботинки. Поразительно, но, увидев ее силуэт в луче фонаря, он не испытал ни нежности, ни желания обнять ее за плечи, вдохнуть знакомый запах. С того момента, как она ушла, он всячески пытался обесценить их отношения, и ему это наконец удалось. Часть его хотела грубо сорвать с нее рубашку, прильнуть к ней, но обида была сильнее. Споткнувшись в полутьме, он наступил на проволочное щупальце осьминога и обернул ногу носком, чтобы кровь не растеклась по ковру. В поле его зрения оказалась потная футболка, закинутая им на извивающееся в воздухе щупальце. Он свернул на кухню, а оцепенелый Осьминог VII так и остался стоять, жалобно всплеснув “руками”.
Летом расцвели палисандровые деревья, улица залиловела и заблагоухала — так пахнут воспоминания о доме. Тайлер разложил на полке все необходимое: пульверизатор, гель для укладки, сыворотку для волос и ножницы. Салон украшали ретро-парики и постеры к фильмам 70-х годов, а от всех шампуней веяло апельсиновым мороженым.
Даже в Ван-Найсе, где парикмахерских было пруд пруди, он получал неплохие чаевые. Теперь он знал, как нужно мыть волосы — придерживать голову у основания черепа, позволяя теплой воде касаться линии роста волос, и поменьше трепаться, так как почти всем хочется сидеть с закрытыми глазами. Посетители в большинстве своем были молоды и полны надежд — ходили на свидания, готовились к первой фотосессии. Он обрезал спутанные пряди, прореживал текстуру волос и наблюдал в зеркале за происходившей в лицах людей переменой, будто в их жизни уже произошло нечто важное.
Как-то раз к нему подошла круглолицая парикмахерша с пирсингом на носу.
— Слушай, моя дочка закатила истерику в детском саду, мне нужно ехать. Можешь взять на себя мою в четыре тридцать?
— Неа, — усмехнулся Тайлер. Он работал в салоне всего второй месяц, но уже успел создать определенный образ: страдающий художник, дружелюбный, но грубоватый и саркастичный в общении. Все должны были понимать, что для него эта работа второстепенна и не идет ни в какое сравнение с карьерой художника.
— Ага, — бросила она, осклабившись. — Счастливо.
Оставшись один, Тайлер прижал кончик ножниц к ладони. Он украл их из парикмахерской школы сразу после экзаменов. Вскоре зазвенел дверной колокольчик, и вошла слегка запыхавшаяся “четыре тридцать”. В профиль она походила на Келсу — тонкие светлые волосы, острый подбородок. Только слегка загорелая и смотрела ему прямо в глаза. Ее звали Эйприл.
— Я заменю вашего мастера, если вы не против, — сказал Тайлер.
— Вы умеете стричь?
— Ну, я получил лицензию три месяца назад.
— Да нет, я пошутила!
Придерживая ее за затылок, Тайлер пустил воду и ждал, когда пойдет теплая. Несколько раз они встретились глазами. У него сильно заколотилось сердце, но он взял себя в руки и продолжал втирать шампунь в кожу головы. У нее вырвался легкий вздох.
Сидя в кресле с накинутым пеньюаром, она рассмеялась.
— В таких штуках я всегда выгляжу как летающая голова.
— Не вы одна, — подхватил Тайлер. Ему хотелось пошутить острее, лучше. — Итак, я срежу сантиметров пять. До сюда?— Он прижал палец к ее шее.
— Идеально.
Он приступил к стрижке, раздался привычный "хсск".
— У меня был ужасный день на работе, — добавила она. — Это должно помочь.
— Именно, расслабьтесь. — Тайлер отрезал прядь у ее лица, позволив ей упасть на скулу. Случайно коснулся ее подбородка.
— Сегодня просто не мой день. Завтра возьму и не пойду на работу, буду валяться на пляже с коробкой пшеничных крекеров. Обожаю пшеничные крекеры.
— А где вы работаете?
— В отделе кадров страховой компании. Принимаю заказы на стоячие столы и эти шикарные коврики для мышки, спасающие от синдрома запястного канала. Оказывается, он есть почти у всех.
— И вам по душе эта работа?
— Не знаю, я рассчитывала жить неподалеку от пляжа, чтобы каждый день мотаться туда-сюда в своем долбанном седане с открытыми окнами. Вот и начала подавать заявки во все административные структуры Лос-Анджелеса. Я работаю до четырех, плюс у меня есть медицинская страховка. Круто, правда? Не думаю, что буду заниматься этим до конца жизни, но пока сойдет. У меня просто был чудовищный день, поэтому я хочу выпить пива и забыть обо всем как можно скорее. Это ведь нормально? — Ее щеки вспыхнули. — Простите. Вы же не мой психотерапевт.
Оба несколько минут молчали; она смотрела в окно, а Тайлер подравнивал задние пряди волос, закрепив остальные шпильками. Наконец он спросил ее, как она обычно укладывает волосы — стандартный вопрос — но она расхохоталась и едва ответила. Они поговорили о кофе, тако, солнечных ожогах. У нее был чистый, звучный голос, как колокольчик, созывающий к обеду, или как у ведущей радиопередачи.
Когда стрижка был закончена, комната наполнилась шумом фена, и ее щеки порозовели от горячего воздуха. Уложенные волосы красиво обрамляли ее лицо, доставая до ключиц.
— Потрясающе. — Она поймала взгляд Тайлера в зеркале. — Знаешь, а у тебя талант. И ты сумел его распознать, счастливчик! Не хочу показаться странной, просто... это здорово — иметь свое дело.
— Вообще-то я скульптор, — услышал Тайлер свой голос. Он прозвучал неестественно низко и самодовольно. Ну а ей-то зачем врать? — То есть учился скульптуре. Но сейчас больше занимаюсь этим, да…
Пока Эйприл слушала его, ее брови напряженно сдвинулись, но тут вдруг лицо просветлело.
— Так вот оно что, ты скульптор! Это все объясняет. Из волос ведь тоже можно сделать предмет искусства. Ты тут как рыба в воде, не так ли? И за это еще и платят. А! Погоди-ка.
Она порылась в сумочке в поисках купюры и ручки. Тайлер перевел дыхание. Он и не предполагал, что будет доволен положением вещей. Планировалось, что он обнищает и начнет сгибать скульптуры из первой найденной железки. Он взял метлу и принялся подметать тонкие пряди, рассыпавшиеся по полу.
— Сдачу оставь себе, — улыбнулась она, протягивая ему купюры. — Спасибо. Правда.
После того, как она ушла, он сполоснул лицо холодной водой, пропитавшись запахом апельсинового шампуня. Сел в кресло и пересчитал наличные. На лишней десятке Эйприл оставила свой номер.
Когда вечером Тайлер вошел в квартиру, она была озарена оранжевым светом заходящего солнца. Падавшие на Осьминога VII лучи придавали ему некое драматическое сияние, которого ему всегда недоставало. Его тень паутинкой скользила по бежевому ковру, скрывая груду грязных носков и почту. Тайлер попытался согнуть “руку” Осьминога, но она еле поддалась, несмотря на то, что на ладони остались вмятины от прутьев. Столько времени прошло. Глядя на все это, он прокручивал в памяти моменты, когда чувствовал себя юным гением, которым, разумеется, никогда не был. Как жажда гнуть проволоку сменилась тревогой, сдавливающей ребра. Как после стольких лет художественной школы он, очевидно, обрел свое призвание в парикмахерской Ван-Найса.
У него напряглась челюсть, и он схватил “руку” Осьминога, лихорадочно отдирая соединительные прутья от металлического тела. Сердце готово было выскочить из груди. По рукам разлилась сладостная боль. Он зарабатывал деньги, платил за квартиру, по утрам выпивал фильтрованный кофе, надевал чистую футболку и отправлялся на работу. Все так, как и должно быть, наподобие перекуса буррито, когда он просто заглатывал кусками мясо и крахмал. Он дернул за другое щупальце и сломал его. Затем следующее, и следующее, пока не обрушил удар на лишенный опоры металлический цилиндр. Металл отозвался в костяшках пальцев, поцарапав кожу.
Его трясло, руки и ноги зудели от крови. Жгучая боль грозила перерасти в сожаление о содеянном, поэтому Тайлер поспешно сунул руки в цилиндр и потащил твердый кусок металла вниз по лестнице, во двор. Когда он опустил останки на землю, бледный мужчина с желтыми зубами, копошившийся в мусорном баке, замер, уставившись на груду металла. Тайлер не мог поднять глаз; что-то сдавило ему грудь, запершило в горле. Он мог продать его еще на той выставке в Окленде и выручить две-три тысячи долларов в считанные секунды. Когда Тайлер отвернулся, мужчина куда-то поволок металлолом.
Дома он раскрыл окно и опустился на стул, усеянный веснушками оранжевого света. Полное опустошение. Там, где стояла скульптура, ковер был продавлен, но открылось гигантское пространство. Когда уличное движение стихло и стало прохладнее, в комнату проникло благоухание палисандровых деревьев. Неплохо было бы рассказать отцу, чем он занимается. Тот бы, наверняка, зашелся лающим смехом, как делал всегда, когда слышал что-нибудь оригинальное.
Тайлер поднял канцелярский нож и покрутил его в руке. Неужели со всеми так?.. Работа, вечера перед телевизором, — вот на что незаметно уходит целая жизнь, — пусть и довольно посредственно, и немного тоскливо, но человек ко всему привыкает. Ерзая, он срезал кусочек дерева с края стола и наблюдал, как он скручивается. Срезал другой, обнажив сырое дерево под лаком. И снова, зачерпнув еще глубже, высекая каньон и хребет. Как хорошо. Стоило ему остановиться, как по рукам хлынула кровь. Он взял телефон и разложил на столе сегодняшние чаевые: купюры были новые и гладкие, на одной — цифры в петлях шариковой ручки.