Отчёт Дарьи Карпенко о семинаре Сергея Есина 7 октября
Когда пишешь, не надо бояться. И неважно, на самом деле, что именно: роман или всего лишь отчёт о семинаре. Большой талант — идею разворачивать. А если идеи нет, так ничего толком не выйдет. Но все мы равны: занимаемся одним делом. Только по–разному, не правда ли?
События на Украине — премилая тема. По крайней мере, по сравнению с рассказами Глеба Гладкова и Саши Парфёновой, к разбору которых мы приступим чуть позже. Хотя, что Украину, что представленные тексты определённо объединяет одно: мысли вроде у всех есть, мнение есть, отклик есть, а вот что–то слов на выходе немного.
Украинцам мозги проработали капитально. И работа по очистке сознания предстоит громадная. А вообще, кто сильный, тот мозги и промывает. Это борьба идеологий. Только ерунда эти современные идеологии: сколько ни пытаюсь в них разобраться, встаю в тупик. Вот в двадцатом веке были идеологии! А сейчас… Никаких влиятельных фигур. Только Лимонов маячит то там, то тут со своей Стратегией–31 о свободе собраний.
На Украине две противоборствующие силы: сторонники западного пути и сторонники сближения с Россией. Государство может самоидентифицироваться только благодаря истории и языку. И тут с Украиной странная история выходит. Её восточная часть какая–то очень русская, а западная — бывшая Польша. Спаять это дело можно политикой, но никак не языковой — она–то и вскрыла противоречия. Украине отнюдь не к унитарности надо стремиться. А страдает–то в результате в первую очередь народ.
Всем сейчас заправляет экономика. Мы украинцам именно так непривлекательны. Экономически, то есть. А в России даже продовольственной безопасности нет. СССР хоть как–то мог сам себя обеспечивать. Я, впрочем, не в восторге от социализма, да и вообще боже упаси нас от светлого коммунистического будущего, но грустно, что даже сельское хозяйство переживает сейчас не лучшие времена. Россия не самодостаточна, в отличие от США. А значит, отчасти слаба.
От Украины мы таки переходим непосредственно к обсуждению текстов. К Глебу Гладкову идея снизошла, можно сказать, из ноосферы. То есть приснилась. Оттого что много ужастиков смотрел – ну, он так думает. Сны — штука классная. Если бы я записывала всё, что мне снится, и давала кому–то читать, меня упекли бы в дурдом. Глеб этого определённо не боится — а мы ведь помним, что, когда пишешь, не надо бояться, — так что Глеб у нас большой молодец. А ещё имел он закон о мате, прямо как отец свою пятнадцатилетнюю дочь в его рассказе.
В прозе Глеба есть яркие образы, читается легко и просто, а кому–то при этом даже приятно. Вот опарыши из шеи жены того самого героя рассказа — это красиво и возбуждающе. Но изнасилование пятнадцатилетки — банально. Второй рассказ даже интереснее: он ведь про психов. Первый, впрочем, тоже не про душевно здоровых людей, но тот приснился, а сон — штука ненормальная сама по себе. А вообще, про психов всегда интересно читать. Во втором рассказе женщина изменяет мужу… с ним же, только ни черта это не осознаёт. Необычно, живо. Третий рассказ вообще не обсуждаем. Слишком он мил по сравнению с другими.
У Глеба много хороших деталей, вот только зачем он тратит время, по две недели вынашивая сны, записывая их на пару страниц? А написанное он столько обдумывал, столько редактировал, что даже смысл в этом нашёл: рассказ о том, где грань морали. Такую вещь определённо можно создать, только зачем так много бранных слов? Зачем говорить напрямую о том, о чём можно красиво умолчать? Пусть лучше женщина эротично наденет на ногу чулок, чем нам покажут жёсткую порнографию.
А вообще всё это уже было: в американских боевиках 90–х отцы засматривались на задницы дочерей. Буковски вон давно пишет, не брезгуя матом. Да так пишет, что я, как–то по совету ознакомившись с его творчеством, потом долго чувствовала себя так, будто меня вываляли в грязи. И Сорокина с его пошлостью и новоязом вспоминаем как русского представителя подобной литературы. От него у меня появляется чувство, что меня окунули в чан с навозом. Может, я что–то не понимаю в подобной литературе и вообще в жизни. Впрочем, Глеб до этих писателей не дотягивает. Ведь у того же Буковски в произведениях настоящая жизнь, а у Глеба… А Глеб сны записывает.
Имеет ли текст Глеба цель? Это просто извращение ради извращения? Или жизнь ради жизни? И вообще стоит ли подобное обсуждать на семинарах?
Удивительно, но тексты Гладкова не эпатаж. Они закрыты, создают иллюзию лёгкого прочтения, но на деле это мягкий удар. Проза Глеба очень красива. И, представляете, это пример фашистской прозы — читаем, значит, и наслаждаемся. И Сашины тексты тоже. У неё в рассказе есть деталь — на стене комнаты рисунки голых и расчленённых женщин. Это красиво. Тексты Глеба вообще поражают своей чистотой, наивностью и невинностью. Наши маленькие внутренние фашисты очень радуются. Да-да, они у нас есть. У всех. А как вообще жить без маленького внутреннего фашиста, стыдливо восторгающегося всякими мерзостями?
Сашин текст привлекает тем, что герои нам знакомы: действие рассказа происходит в общежитии института. В наличии: пьянка, пьяные разговоры, пьяный сон и пьяные мысли. Всё это сдобрено матом и искренностью, поиском себя. Но вообще и это уже где–то было. Вот у Сенчина, к примеру, те же декорации, общежитие то же, комендант, рассказ о внутренних нравственных нормах. Вот это документально и интересно. Но и Сашины тексты не плохи. Есть у неё в рассказе момент, где она в пьяном виде разглагольствует о людях и вообще о грёбаной жизни. Смотрит она на людей — а они страдают. И отчаяние от этого рвётся вместе с матом из–за накала чувств.
Искусство идёт по пути раскрепощения. С каждой эпохой всё глубже заглядывают писатели в потаённые уголки души. Раньше о многом не могли сказать, а теперь могут, но выходит из рук вон плохо. В литературе главное не то, что написано, а то, что, наоборот, не написано. Слишком много, слишком откровенно, без границ — морали или чего–то ещё — не значит хорошо. Но это имеет место быть. Только обсуждать такое на семинарах всё же не стоит.