Храни тебя твой Мандельштам…: о Денисе Новикове

«Стихи Дениса Новикова привлекают прежде всего полной автономностью их дикции. Лексический их состав хронологических сомнений не вызывает, сообщая об авторе куда больше, чем метрическое свидетельство. Биография поэта не в обстоятельствах места и времени, но в качестве его слуха, который первый определяет поэтом этим произносимое. Выбор слов всегда выбор судьбы, а не наоборот, ибо определяет сознание – читающего, но еще в большей мере пишущего; сознание, в свою очередь, определяет бытие (…).

Голос Новикова – голос человека в раздробленном, атомизированном обществе, где поэт более не антипод государя или власти вообще и поэтому лишен гарантии быть услышанным, не говоря – пьедестала. В этом смысле голос Новикова – голос из будущего, как, впрочем, и из прошлого, ибо он в высшей степени голос частный», – писал о нем Иосиф Бродский. Писал в 1995-м, когда Денису Новикову было 28 лет. Писал в послесловии к его книге. Дениса тогда сразу «заметили». Но и только. Он не успел получить премий, за исключением премии журнала «Арион». Выпустил всего четыре книги. Не доучился в Литературном институте. То уезжал из России, то возвращался. Жил в Англии и Ирландии, умер в Израиле. То писал стихи, то не писал. То общался с «литературным миром», то – нет.

Денис Новиков (1967–2004) прожил 37 лет. Очень мало. И сочинил тоже немного. «Эта книга, – пишут составители, – наиболее полное собрание как стихотворных, так и прозаических текстов Дениса Новикова, должна была появиться на свет давно, но по причинам видимым и невидимым ее издание всякий раз откладывалось. Однако было бы несправедливым считать это время безнадежно потерянным, так как в его течение было найдено почти 50 новых, то есть неопубликованных прежде, стихотворений. В основном это стихи из домашнего архива, начиная с юношеских, литстудийных и заканчивая обнаруженным совершенно фантастическим образом фрагментом рукописи, не вошедшим в последний прижизненный сборник «Самопал» (…).

Помимо стихов впервые собраны воедино эссе, которые Новиков писал для Радио «Свобода» и газеты «Iностранец». Эссе как прозаическая форма придают книге известную автобиографичность…»

Менее 500 страниц, из них только чуть более 300 – собственно стихи. Вот и все «полное собрание сочинений». Книжка, кстати, сделана добротно, с большой любовью. В общем, вполне академическое издание: вступительная статья (Константина Кравцова), хронолология жизни, алфавитный указатель стихотворений, подробные и интересные примечания. Оформил книжку музыкант и книжный график Сергей Труханов (1961–2017). Если не ошибаюсь, книжка Новикова была его последней работой в качестве художника.

В прошлом году исполнилось 50 лет со дня рождения Дениса Новикова. Никто, кажется, нигде особо не отмечал. Был бы жив – не только сочинил бы еще какое-то количество стихов, но и получил признание. Хотя какое там признание? Ну, еще премии от каких-нибудь журналов. Наверняка – премию «Московский счет». И все. Иосиф Бродский, выходит, его заметил, а мы все-таки проморгали.

А выступал бы и печатался бы все равно редко, блогером бы не стал. «Мне, например, в компании, где более трех поэтов собираются, страшно заходить, – пишет он в эссе с характерным названием «Le profundis». – Все кажется, что сейчас взорвут что-нибудь или бутылкой по голове шандарахнут». Зато мог бы написать книжку о ком-нибудь из любимых поэтов, о Георгии Иванове, например.

В 1983 году, в 16 лет, Новиков написал:

…И дождь ударит власяною
     плетью,
Фургон небесный полетит
    с осей,
И возраст мой покажется мне
     третью,
А то и половиной жизни всей.

А в 1989-м, в 22 года, уточнил:

Жизнь прошла, понимаешь,
     Марина,
Мне не стыдно такое сказать.
Ну, не вся, ну, почти
    половина…

В 16 лет он, конечно, половину жизни не прожил еще, но в 22 уже за спиной было больше половины, увы.

«Эссе как прозаическая форма придают книге известную автобиографичность», – считают составители. И они правы: «Однажды человек по фамилии Загс написал в газете, что я пассеист. И я не на шутку перепугался, потому что знал, что такое загс, но не знал, что такое пассеизм. Я думал – это неизлечимая стадия онанизма, а оказалось – любовь к прошлому. Так пассеист я, конечно, пассеист!

Я родился в роддоме им. Грауэрмана на Калининском проспекте. Я окончил среднюю школу № 780 Брежневского района города Москвы. Моей первой женщиной была моя пионервожатая. Она меня на утренней линейке на флаг вызвала – «за активную работу», и глаза ее смеялись. А я чуть не плакал от смущения, а потом тоже смеялся. Сколько лет уже смеюсь…»

Кстати, насчет Грауэрмана. Новиков – абсолютно московский поэт. Хотя родной и любимый город он почему-то все больше вспоминает, а не описывает.

Это из детства прилив
    дурноты,
дяденек пьяных галдеж,
тетенек глупых расспросы
    – кем ты
станешь, когда подрастешь?

Дымом обратным
    из неба Москвы,
снегом на Крымском мосту,
влажным клубком табака
    и травы
стану, когда подрасту.

Ну да. Все верно: пассеист. А что до пионервожатой, то эротики в стихах Новикова не меньше. Настоящей эротики, чувственной, телесной:

Возьми меня руками голыми,
ногами голыми обвей.
Я так измучился с глаголами
и речью правильной твоей.

Измучиться он, может быть, и измучился, но никуда ему от нее не деться, от правильной речи. От кромешной литературности. От полного погружения в поэзию как таковую:

Учись естественности фразы
у леса русского, братан,
пока тиран кует указы.
Храни тебя твой
    Мандельштам.

Храни нас всех, Осип Эмильевич Мандельштам. А Новиков опять вспоминает, и опять никуда не уйти от автобиографичности: «Моя первая английская любовь гладила меня по голове и приговаривала: «Всем ты неплох, имя только неудачное. Вот был бы Владимир или (мечтательно) – Вла-ди-вос-ток». Я хохотал…»

Конечно, хохотал, да и мы улыбнемся. Тем более что в том же эссе («Что в имени тебе моем») Новиков рассказывает исторический анекдот: «…Отправил Иван Грозный первое посольство в Англию, были в нем Строганов, Логинов и Фокин. Их так церемониймейстер двору представил: «Русские послы Стронг Энаф, Лонг Энаф и Фак ин» – Достаточно Крепкий, Достаточно Длинный и…» Даже английский особенно знать не надо, чтобы понять его, я думаю.

И еще (напоследок) о Москве:

Он перешел на Кольцевую
    линию
Без страха и упрека, целиком.

Пустой желудок гнал
    его на синюю,
Душой он был на желтую
    влеклом.

Вся схема мирозданья – круг
    с присосками –
Предполагала выбор цветовой.

Между двумя планетами
    московскими
Как по орбите он –
    по Кольцевой.

«Любовь добра – полюбишь и бобра. Это я сам сочинил, – пишет Денис Новиков. – И каждый слог, каждая буква этой фразы оплачены моей кровью». Во так-то вот. А я, признаться, и не знал, кто автор данной «народной» максимы. Да и вы, вполне вероятно, тоже не знали.  

 

Источник: НГ-Exlibris