Парадоксы. Вспоминая Вадима Кожинова
Исполнилось 90 лет со дня рождения известного литературоведа. Публикуем фрагмент его диалога с Давидом Самойловым о традициях и новаторстве в поэзии. Несмотря на то что дискуссии почти полвека, она свежа и актуальна. И по сей день в литературных кругах не иссякают разговоры на эту тему…
Д. Самойлов: Я думаю, Вадим Валерианович, что два предыдущих диалога, напечатанных в «Литературной газете», – Василия Фёдорова с Александром Михайловым и Евгения Винокурова со Станиславом Рассадиным, как бы подсказывают нам тему нашей беседы. Ведь уже Фёдоров и Михайлов, рассуждая о народности поэзии, затронули такую проблему, как традиции и новаторство. А Винокуров с Рассадиным и вовсе подробно говорили о ней. Давайте попробуем взглянуть на эту проблему с точки зрения современного литературного процесса.
В. Кожинов: Я не люблю слово «новаторство». Но если понимать под ним рывок в будущее, ломку всего привычного и устоявшегося, то следует признать, что такое новаторство связано с глубоким интенсивным оживлением традиций. Для любого плодотворного рывка вперёд художник должен оглянуться, чтобы увидеть и понять само направление развития культуры и правильно продолжить его.
Д. Самойлов: Каждый из нас, представителей современной литературы, принадлежит к своему времени. Кроме того, в нас заложено нечто, переданное нам веками. Мы вбираем в себя всё культурное наследие, которое дали наша история, наше искусство. Говорю «мы», хотя правильнее было бы сказать «каждый из нас». Ведь творчество уникально и неповторимо. Несмотря на то что мы, поэты, все вместе принадлежим ещё и к современной системе стиха.
В. Кожинов: Не «несмотря на то», а как раз поэтому. Вы же написали в своей «Книге о русской рифме», что «система – это не способ писать, а способ поэтически мыслить».
Д. Самойлов: Я о том и говорю. Потому мы и имеем сегодня немало ярких, неповторимых индивидуальностей.
В. Кожинов: Да, немало. Поэтому я и не понимаю Винокурова и Рассадина, которые опираются на довольно узкий круг имён. Невозможно представить себе современную поэзию без Рубцова, Соколова, Тряпкина, Сухова, Передреева, Исаева, Куняева, Жигулина, Казанцева.
Д. Самойлов: Я бы добавил ещё Наровчатова, Луконина, Межирова, Левитанского, Окуджаву, Кушнера, того же Винокурова. И, конечно, Леонида Мартынова, поэта замечательного, очень повлиявшего на последующие поколения.
В. Кожинов: Кстати, по поводу влияний. Мне кажется, что в каждый период поэзии существуют как бы два типа влияющих поэтов. Но одни больше влияют на читателей, более тесно связаны с читателями. А другие дают творческий стимул дальнейшему развитию поэзии.
Д. Самойлов: Думаю, что с этим дело обстоит гораздо сложнее. Я несколько лет занимался изучением рифмы старых и новых русских поэтов. Рифма – это тот элемент стиха, где сходится значение со звуком, где форма и содержание пребывают, условно говоря, в некой единой точке. Оказывается, тип рифмы у тех, кого называют «новаторами», и у тех, кого именуют «традиционными», один и тот же в одну и ту же эпоху. Так было в двадцатых годах, когда один и тот же тип неточной рифмы возник в стихах Маяковского и Ахматовой. Так и в наше время, которое характерно другим, нежели в двадцатые годы, типом неточной рифмы. Причём этот тип рифмы один и тот же у таких «нетрадиционалистов», как Вознесенский и Евтушенко, и у такого «традиционного» поэта, как Шефнер.
<...>
В. Кожинов: А для того чтобы поворот этот был действительно плодотворен, поэтам, видимо, придётся не «продолжать» ближайших предшественников, а углубляться куда-то – может быть, в отдалённые эпохи. Я связываю этот поворот с именем Юрия Кузнецова.
Д. Самойлов: Кузнецов – явление очень сложное и очень яркое. Но, говоря о повороте, я имел в виду не его, а тех молодых, со стихами которых я познакомился на последнем московском совещании молодых писателей. Это не подражатели, не эпигоны, а именно новые поэты – как говорят, «тихой», «интимной» лирики.
В. Кожинов: Перед поэтами, как мне представляется, стоит настоятельная задача воплотить в стихе решительный жест, а не какую-то интимную мимику. Мне кажется, что будущая поэзия будет иметь всеобщее, а никак не камерное звучание.
Д. Самойлов: Мы знаем, какая большая аудитория была у Евтушенко, у Вознесенского, у Ахмадуллиной. Сейчас появляются новые фигуры, способные соперничать с этой поэзией.
В. Кожинов: Популярность поэта связана с такой прихотливой вещью, как вкус читающей публики…
Д. Самойлов: А я и не говорю, что публика всегда права. Часто большие поэтические явления остаются вне круга интересов читающей публики, и значение этих явлений осознаётся лишь потом…
В. Кожинов: Например, Тютчев, которого при жизни никто не знал и которого только через несколько десятилетий после смерти стали воскрешать как великого поэта…
Д. Самойлов: Надо помогать читателю разобраться в поэзии – тем более в том массовом потоке стихов, который обрушился ему на голову.
В. Кожинов: Я бы предложил провести чёткую грань между профессиональной поэзией и самодеятельными стихами. Мне очень по сердцу такое высказывание Виктора Астафьева: «Когда я читаю безответственные слова безответственных критиков и старших наставников-«доброжелателей» по поводу того, что вот-де рабочий, а пишет, творит… или вижу подписи под стишками «крановщик», «слесарь», «шофёр», – я содрогаюсь от негодования, ибо это не что иное, как блудословие и развращение людей, балующихся литературой, и не всегда бескорыстно балующихся… В литературе русской не должно быть никакого баловства, никакой самодеятельности». То, что люди других профессий пишут стихи, – нормальное и даже прекрасное явление. Плохо только, что их печатают в одном ряду с профессиональными поэтами.
Д. Самойлов: Только давайте оговоримся: под самодеятельностью мы с вами понимаем совсем не то обстоятельство, что поэт имеет вторую профессию.
В. Кожинов: Конечно, нет! Вторую профессию подчас имели и классики. Тютчев был дипломатом. Некрасов – выдающимся журналистом. Фет служил офицером. Анненский – преподавателем гимназии. Дело не во второй профессии. Дело в той безусловной художественной ответственности, которая отличает профессиональное стихотворение от самодеятельного. Поэтому точнее, видимо, сказать не о поэте – профессиональный он или самодеятельный, а о стихах. Вот для таких самодеятельных стихов и хотелось бы иметь особые издания. Тогда бы и читателю не нужно было заблуждаться относительно того, что такое поэзия и как на самом деле обстоит дело с традициями и новаторством.
«ЛГ», 1976 г., №22
