Жизнь в берете с хвостиком торчком: памяти Анатолия Демьянова
На прошлой неделе не стало народного поэта Удмуртии, писателя, переводчика, эссеиста и журналиста-известинца Анатолия Демьянова. Ему было 78 лет. Так и хочется сказать «всего семьдесят восемь»… На протяжении долгого времени Демьянов вёл в нашей газете две рубрики - «В зеркале языка» и «Море житейское».Можно сказать, два персональных раздела, в которых ярко блисталивсе его творческие таланты…
Вторя огню и природе
В ижевском детстве и отрочестве, прошедшем около пруда, в близких и дальних окрестностях улиц Кирова и Горького, Толька Демьянов был человечком добродушным и незлобивым.
- Как любопытный суетливый и торопливый щенок, я везде совал свой нос и всегда у меня «хвостбыл торчком»! Без холодного интереса и прагматизма я просто глядел и мог по щенячьи порадоваться за человека за то, что он такой большой и сильный «барбос», - в частых прежде беседах делился со мной Демьяныч. Так по-нашему, по известинскому, называли мы своего коллегу.
Причём в этих разговорах собеседник Толи при желании мог оттачивать своё репортёрское перо, остроту социального зрения, стиль изложения и постигать непридуманные жизненные сюжеты, которые лучше любого сочиненного сценария.
Даже свой самый первый рассказ Демьянов назвал «Опенок» - нарек таким именем, на кого походил - небольшого росточка с всегдашней беретом на голове с хвостиком торчком.
- Правда, потом жизнь научила меня осмотрительности, - признавался Анатолий Илларионович, замокал и, обернувшись назад, уже в воспоминаниях проходил разнообразные эпизоды, встреченные на пути.
Школьную шаловливую пору, не менее озорную техникумовскую учёбу на повара и «специалиста по крупному холоду», кочегарство на паровозах, прозванных «Кукушками» и «Овечками», конечно, своё таёжное отшельничество, когда пришлось Демьянову погрузиться в первозданную природу, понять и принять её в егерской службе на реке Подкаменная Тунгуска.
- Природа - она ведь бездуховна и жестока. Но как только ты в её лоне оказался, она начинает дышать тебе в такт. С гадиной по-гадски и поступит, если ты пришёл с добром, то добром и ответит: покажет хорошего зверя, грибное, ягодное или рыбное место. А ещё по кочегарству нравилось мне наблюдать за тем, как уголь превращается в тепло. Позже много сотен костров я на свете запалил и жёг. Смотрел на огонь как на целый мир. Жизнь огня - удивительная жизнь,и с той давней поры я полюбил костры, понимая всех, кто обожествляет пламя.
Наверное, поэтому со временем человеческая парадигма Демьянова - натуры сложной и противоречивой - стала вторить огню и природе - мог обогреть, но мог и обжечь… Хотя бы тем же острым словом, которое на его языке могло превратиться в язык пламени.
Не под чужую дудку
Своеобычному писательскому языку Толя учился не только на городских улицах и подворотнях, не только в заводских цехах и в опасных приключениях в тайге. Полвека назад он учился этому в Ижевске в творческом объединении «Радуга» у Флора Васильева, а затем и профессионально - в Москве в Литературном институте имени Горького на Тверском бульваре, 25. В том особняке, куда Булгаков в «Мастере и Маргарите» «поселил» весь коллектив Массолита.
В столице Демьянов слушал Шукшина и Высоцкого, Трауберга и всех поэтов-шестидесятников (Толино стихотворение «Танцуют змеи» искренней похвалой отмечал Евтушенко), учился писать у Сельвинского, Табачковой и Пименова.
При этом с низким честным поклоном он особо вспоминал Александра Михайлова.
- Как-то раз уже незадолго до выпуска Александр Алексеевич процитировал своим студентам строчки из стихов Алексея Решетова: «Провинциальные поэты, не вознесённые волной, чьи золотые эполеты - ладони матушки родной!» Так вот Михайлов втолковывал нам мысль о том, что мы на всю жизнь можем остаться теми провинциальными поэтами, и поэтому гораздо важней в своих «медвежьих углах и глубинках не оподлеть, не купиться на жирный кусок и не уйти в подсвистыши!»
И Толя в своём творчестве и жизни постарался быть не просто поэтом, прозаиком и журналистом на особицу, а именно старался не скатиться до состояния, когда играешь, поёшь и танцуешь под чужие дудки.
Послесловье в повести жизни
Несмотря на былую частоту и долготу толкований с Демьяновым, нельзя был узнать его истинного отношения к смерти. На словах же своих, всегда и по-прежнему острых, перчёных, оригинальных и живых, он совсем её не боялся.
- Жить живым! А если крякну, значит, крякну и всё тут! - говаривал порой и добавлял. - Мне бы только от статистики немного убежать, на пенсии пожить, чтобы успеть ещё написать - и стишат, и повестушек.
Эту статистику, когда в средней продолжительности жизни многие российские мужики очень долго не могли переваливать за отметку в 58 временных «единиц», Демьянов обманул. Ушёл от неё на приличные два десятилетия, провел её основательно, успев и написать и издаваться в прозе и в поэзии -в своей литературной владычице, вместе с которыми он в совете и любви прожил более полувека. Первая-то книжка его стихов «Череда» была издана в Ижевске в конце 60-х годов - на закате времени гениальных, которое оказалось для Демьянова рассветным часом.
Почти два года назад Демьяныч, как оказалось в последний раз, заглянул в родную «известинскую» редакцию.
- Оглядываясь назад, могу сказать, что главное мое мечтанье претворилось в жизнь - я состоялся как поэт, писатель и переводчик. Что ещё остается?! - вопросил тогда Анатолий Илларионович, держа в руках свою новую поэтическую книгу «Время серебра».
После этого ненадолго задумался о чём-то далёком, затем «вынырнул» из этого состояния глубокого погружения в своё не известное и снова заразительно рассмеялся:
- Со смехом-то легче жить! Это великое счастье понимать шутку и уметь пошутить. Смехом на Руси всегда открещивались от всех слёз и бед. Любую другую страну от этих напастей давно бы в клочья разнесло, а мы смеёмся. Причём русский человек любит хохотать над собой. Знаете, почему? Потому что если не уметь смеяться над собой, то тогда над ним будут смеяться другие. Вот такой интересный приём… В своей жизни сейчас я ставлю «на доезд», взяв курс в направлении «восемь-ноль». 80 лет - это ведь тоже неплохо. Это называется жизнь по крупному счёту!
В движении к этой отметке Анатолий Демьянов и ушёл от нас навсегда. Прости и прощай, друг наш Толька!
Окуньки соскучились по мне,
Рыжики по мне истосковались:
Нынче по беде, не по вине
Не сошлись мы, не состыковались.
Знать, пора забыть о кураже,
Были пышки, да поспели шишки…
На меня гадают при меже
Солнышки с прозваньем «ромашишки».
Вон они, далёко не ходить -
В повести о жизни послесловье…
Их бы не забыли посадить
Над моим покоем, в изголовье!
Источник: Известия Удмуртской республики
