Арион
Мы не будем бить их палкой.
Стырим воздух и уйдем.
Синий-синий, жалкий-жалкий
нищий воздух сбережем.
Тимур Кибиров
Когда много лет занимаешься литературным трудом и комната твоя завалена книгами, вдруг обнаруживаешь, что они, точно сами по себе, перемещаются на полках. Почему-то одни, прежде возлюбленные, перекочевывают во второй ряд, а другие неожиданно выступают на первый план, откуда нужный томик легко извлечь не глядя, чтоб перечесть и без того наизусть ведомое. И очень занятно бывает сопоставить новый суверенный порядок с предыдущим. Как минимум, это помогает вербализовать изменения, свершившиеся в тебе самом под воздействием времени.
* * *
— Ну и вьюга! Намело же.
Все крыльцо белым-бело.
— А когда я был моложе,
нас по пояс занесло.
Праздничная небылица
о посредственном былом.
Скоро вьюга прекратится,
ветер стихнет, мы умрем.
Так назвал свою известную статью о поэзии двадцатых годов Юрий Николаевич Тынянов. Я сознательно заимствую у него это название, ибо Тынянова занимали вопросы, чем-то схожие с теми, что встали перед нами сегодня.
* * *
Я одним глазком заглядывала в Бейрут,
и одной ногой зашагивала в Багдад,
и в Дамаск запускала руку, и был обут
в сапожищи Ливанских гор и багров закат...
А глаза закрою — он ярче горит сто крат.
Я входила в Ерусалим под его звезду.
Целовала в белые камни, в старческий лоб
и в маслины, скукоженные в Гефсиманском саду,
в бугенвиль кровавый его, в острый иссоп.
До сих пор мои губы чувствуют жар, озноб.