«Люди выживут даже в Аду, который сами и построят». Интервью с поэтом Ростиславом Амелиным
Поэт Вадим Банников встретился с Ростиславом Амелиным и взял у него большое интервью — о поэтической фантастике и создании миров, современном (анти)утопизме, «блокбастерном» стихе, и о том, почему поэтам необходимо читать Докинза.
— Кажется, «Мегалополис Олос» это первая антиутопия в стихах. Почему ты выбрал эту несвойственную жанру форму?
Я бы сказал иначе: скорее я выбрал не свойственный поэзии жанр. Дело в том, что я не согласен с распространенным нынче мнением о том, что стихи — это нечто непонятное, узкоспециальное, о чувствах и в целом устаревшее, не подходящее для каких-то жанров. Эти мнения, к сожалению, растут из реальной картины, где стихи не выполняют каких-либо значимых для современной (во всяком случае, русской) культуры функций.
Поэзия проигрывает и как развлечение, и как учение — есть очень узкая, зацикленная на себе и своих переживаниях среда ценителей высокой поэзии, которых не интересуют мировые и глобальные проблемы, за исключением, пожалуй, насилия.
В чем поэзия не уступит никогда — так это в сфере антропологических документов. Но это — не то, ради чего я писал стихи. Я много занимался самообразованием, открывал для себя диаметрально противоположные сферы знаний и параллельно писал, пока не понял, что есть истории, которые я хотел бы рассказать, и они важнее моих чувств.
Но художественная проза для меня — устаревающий формат. Проза длинная, ее единицы — это предложение и абзац. С поэзией все гораздо лучше — это строка и строфа. Статистически они короче. Читая прозу, я часто думаю, что выкинул бы оттуда 70% конвенционального мусора, но если это сделать, тогда ее невозможно будет читать. С поэзией все свободнее — ее скрепляет не нарратив, а музыка. Да, это трудно сделать, но потом усилия окупаются тем, что ты берешь и за месяц пишешь книгу.
Я не сразу понял, что это будет антиутопия — для меня это, прежде всего, был эксперимент по сращиванию совершенно разных художественных замыслов, посетивших меня за последние несколько лет. Если взять эпические темы современности, это будут не битвы на полях боя, или приключения рыцарей — это будут вещи, подпадающие под данный жанр.
— Антиутопия — это в том числе жанр предупреждения об угрозах будущего. О чём ты хочешь предупредить людей сегодня?
Как написано в аннотации к книге, главные темы моей истории —мировая империя, сетевое бессмертие, экологический кризис, космическая катастрофа... Однако моя история не о том, как все это страшно и плохо, а о том, как всё это будет вместе и не произведет никакого шума. Кто бы мог подумать 100 лет назад о загрязнениях и нехватке ресурсов? Главной угрозой будущему на данный момент истории является человек и его стремление к счастью.
Мы создали для себя удивительный мир, полный впечатлений, оградили себя от кошмарных болезней и войн, у миллиарда людей есть постоянный приток воды и энергии, мы потребляем этот мир как бы между делом, не замечая этого. Моя Империя Света считает себя очень хорошей, потому что она победила насилие, достигла высот в технологиях, очень гуманная и действительно светлая.
Есть в богословии такой термин, Паруссия — утопическое царство Христа, которое настанет после Апокалипсиса. А допустим, оно и настанет! Но где оно будет брать ресурсы для своих проектов? Куда оно будет сливать отходы?
Мы экологию тоже понимаем как что-то вроде «сохраним леса», а между тем это — системный взгляд на вещи, на жизнь, где основную роль играет не то, что кажется нам милым, вроде оленят, а бактерии и насекомые, которых мы уничтожаем.
Жизнь, со всей своей слизью, вонью, смертью — это сущий кошмар для Паруссии. И, на самом деле, для современного человека тоже. Мы любим жизнь как какой-то образ, вроде красивого леса или котят, но мы ненавидим жизнь в ее внутренностях, в том, на чем она держится. Например, на слизи.
Ключевая проблема экологии сегодня — в том, что мы пытаемся сохранить красивое лицо, убивая внутренние органы. Так происходит и с биосферой на планете. Китай посадил Великую Зеленую Стену, и в результате обмелели реки. Поэтому я придумал Древних, чтобы жизнь могла говорить и действовать как лицо.
