Ольга Фокина: «Поэзию списывать рано»
На разговор к Ольге Фокиной я – случайно, конечно, – пришла в день памяти ее мамы. Мне показалось, я не вовремя, но Ольга Александровна заметила: «Наоборот. Мама для меня – основа основ; моя родина и мама – без них бы ничего у меня в жизни не получилось, и меня как поэта тоже не было бы». И разговор, вопреки печальной дате, получился светлым и легким.
– Ольга Александровна, ваша дорога в жизни не была легкой. Военное детство, смерть отца, голод, труд… Что помогало вам не сдаться и не утратить внутреннего стержня?
– Если коротко – инстинкт выживания. Пример старших. Позднее – литература. Помощь и неравнодушие окружающих. Мои корни…
– Как девушка из глубинки попала в Литинститут?
– Я жила в деревне до 14 лет, мечтала поступить в педагогическое училище, но поступила в фельдшерскую школу (по довольно прозаической, в общем-то, причине: при поступлении в педучилище нужно было привезти с собой постельное белье, а его в деревне достать было непросто: мы жили очень бедно, спали на соломенных матрасах без простыней и пододеяльников). Учась в медучилище, писала стихи. После училища меня направили на лесоучасток Ягрыш в 40 км от дома. Запомнилась дорога туда – вез меня на телеге извозчик из лесоучастка, погонявший свою лошадку беспощадными матюгами, комары заедали… Стала я заведующей медпунктом. Отработала год – и все это время писала стихи.
Я знала о существовании Литинститута в Москве при Союзе писателей – отобрала штук десять своих стихотворений, отпечатала на серенькой бумажке с двух сторон и послала туда, ни на что, в общем-то, не надеясь. Обратный адрес указала мамин. Через некоторое время от мамы приходит бандероль – в ней журнал «Москва» с подборкой стихотворений Виктора Бокова, над подборкой надпись: «Ольге Фокиной с любовью к ее стихам». Он был в числе рецензентов, к которым попадают рукописи, присылаемые в Литинститут. Потом пришло письмо от Нины Бондаревой, секретаря приемной комиссии, с вопросом: «Читали ли вы стихи Марины Цветаевой?» (один из рецензентов усмотрел в моих стихах подражание Цветаевой). Это имя в то время было под запретом, и я, конечно, не слышала о ней. Решила честно ответить. А поскольку у Нины Александровны почерк был размашистый, я неверно прочитала фамилию и ответила: «К сожалению, с творчеством Марины Увераевой я не знакома». В ответ быстро приходит неофициальное письмо: «Дорогая Оля, мы поняли, что Марину Цветаеву вы не читали, раз вы не знаете ее фамилии. Приезжайте сдавать экзамены».
В Литинституте набор небольшой – чуть больше 40 человек – это и на поэзию, и на прозу, и на критику, и на драматургию, и на переводы. Конкурс огромнейший. Расчета на то, что примут, особо не было, и я маме сказала: не расстраивайся, я только Москву посмотрю – и обратно. В первый раз в жизни поехала на поезде. Единственный совет, который дал мне перед отъездом старший брат, бывший моряк Северного флота, – «будешь в метро выходить с эскалатора – ноги выше поднимай, чтоб подошвы не оторвало». С этим напутствием я и поехала в столицу. Все обошлось, подошвы остались целы. Но домой я не вернулась – поступила и 5 лет жила и училась в Москве.
Наш набор был первым с предпочтением к глубинке, что называется, «от сохи». Училась я в семинаре у Николая Сидоренко (кстати, к нему же чуть позже попал и Коля Рубцов). Довольно спокойный, даже безэмоциональный, он, однако, не мешал нам развиваться каждому в свою сторону. Мы могли посещать семинары и других руководителей – ходили к Льву Ошанину, к Евгению Долматовскому, Сергею Смирнову.
В общежитии Литинститута (кстати, сугубо мужской ареал: из семи этажей женских было всего полэтажа) меня как бывшего фельдшера попросили организовать медпункт. И на втором курсе я освободила маму от обязанности отрывать от себя лишнюю копейку, чтобы послать мне, – обеспечивала себя сама.
