Тонкости стеклографии. Интервью с Даной Курской
феврале 2019 года издательский проект поэта, лауреата первого сезона «Лицея», организатора фестивалей Даны Курской с ироничным названием «Стеклограф» (этим словом обозначался один из предков копировального аппарата) приобрел все признаки независимого издательства. В первую очередь — собственный проработанный сайт. О том, зачем ей это понадобилось и как соотносится с другими проявлениями ее кипучей натуры, Дану Курскую расспрашивает Александр Соловьев.
Расскажите, как появился фестиваль Myfest, стояла ли за ним какая-то концепция?
Дана Курская: В 2012 году Борис Кутенков (поэт, критик и издатель современной поэзии. — Прим. ред.) организовал «Майский фестиваль». Он делал его в течение трех лет, и я была лицом этого фестиваля, поскольку помогала его вести.
К 2015 году у Бориса появилось много других проектов, на фестиваль не хватало рук. Я предложила ему отдать мне этот проект в вечное пользование. Борис согласился. Я назвала фестиваль Myfest и тут же его расширила. Теперь он стал идти пять дней в Москве и один день в Петербурге. Я хотела проводить поэтическую перепись, находить всех актуальных поэтов, проживающих в Москве и Петербурге. Поэтому список участников насчитывал более 200 человек. Два года назад к списку городов добавился Челябинск, в котором я родилась, а в этом году я хотела провести фестиваль и в Новосибирске, но в итоге отказалась от этой идеи. Новосибирск находится на карте современной поэзии несколько обособленно, там живут замечательные, очень важные авторы, но им нравится своя особость, поэтому с ними пока не получилось договориться.
Идея издательства «Стеклограф» возникла как отдельный проект или была привязана к фестивалю?
Дана Курская: «Стеклограф» появился из причитаний моих знакомых поэтов, которые были уже признаны и востребованы, но не имели ни одной книги в силу того, что поэтических издательств в России очень мало. Крупные холдинги вроде «ACT» за них не брались, а в поэтических издательствах (например, «Воймеге») большая очередь. Никто из них не был готов публиковаться за свой счет, даже когда есть деньги — это просто дурной тон.
Я поняла, что кому-то нужно заниматься тем, чтобы мои друзья были опубликованы, и открыла издательство,
а потом, когда оказалось, что страждущих очень много и все хотят иметь по одной заслуженной книге по-настоящему хороших стихов, начала расширяться.
Какое-то время назад вы рассказывали о том, на какие средства издаются книги, упоминали, что договаривались с типографиями чуть ли не бартером и все книги издаете только за свой счет. Сохранилась ли сейчас эта система?
Дана Курская: Эта система только прогрессирует, у издательства не появилось ни грантов, ни собственных средств, ни спонсоров. Однако люди стали понимать, что если они платят за типографию (не платя ни за верстку, ни за обложку, ни за пиар, ни за презентацию) — это снимает с меня львиную долю расходов, и это значительно облегчило задачу. Хотя очередь у меня, конечно, огромная, до 2025 года. В прошлом году я за свой счет и по системе постоплаты издала 29 тиражей по 200 экземпляров, в этом году у меня запланировано 40 тиражей. Обычно авторы оставляют мне экземпляров 50 для реализации, я их отдаю в независимые книжные магазины, это ничтожная сумма, но тем не менее. Это магазины «Фаланстер», «Циолковский», «Порядок слов». Вот разве что книгу нашего главного автора Светланы Богдановой согласился принять Московский Дом Книги.
Почему вы не перешли на систему краудфандинга?
Дана Курская: Во-первых, это технически сложно, а во-вторых, поэты могут быть конфликтными людьми. Они могут пожертвовать 100 рублей на книгу, а потом что-то требовать от автора или от меня, благодарности или особого внимания, поэтому мне не хочется его открывать.
Как устроен ваш механизм отбора поэтов? Понятно, что вы берете поэтов, которые вам нравятся, но есть ли еще отбор, связанный с контекстом или с поэтикой?
Дана Курская: Я ищу по самым разным источникам, хотя в последнее время уже никому не предлагаю публиковаться — люди сами этого хотят. Это могут быть самые разные люди, самых разных политических убеждений, — только не фашисты. Для всех остальных издательство открыто, у нас стоят рядом книги Сергея Арутюнова и Алины Витухновской, куда уж шире.
Примерно с середины 2000-х у большинства поэтических изданий появились свои довольно специфические рамки, несмотря на то, что их круги авторов вполне могли пересекаться. Для «Транслита» это была современная философия, для «Ариона» — условно понимаемая традиция, для «Воздуха» — регистрация среза современной поэзии и т. д. Можете ли вы в этом ряду как-то определить идеологию «Стеклографа»?
Дана Курская: Прежде всего это должны быть хорошие стихи, неважно, написанные верлибром или силлабо-тоникой. Понятно, что я ориентируюсь прежде всего на свой вкус. Сама я поэт неважный, но вкус мне привит хороший, и то, что я понимаю как хорошие стихи — я издаю, вне зависимости от жанра, традиции и особенностей поэтики автора.
В издательстве Дмитрия Кузьмина отведена отдельная «резервация» для молодых поэтов в виде серии «Поколение». У вас возрасты полностью перемешаны. С одной стороны, это здорово, а с другой — может возникать ощущение, что старшие поэты первого ряда — Сергей Круглов, Данила Давыдов, та же Алина Витухновская — тянут на себе младших. Так ли это?
Дана Курская: Нет. Я руководствовалась тем, что всех этих поэтов я считаю равными. Если поэт талантлив, то неважно, обласкан он критикой и опубликован в толстых журналах — или только начинает свой путь. Взрослых авторов это может раздражать, но им приходится смиряться с моей политикой.
Когда я беру ваши книги в руки, у меня часто складывается ощущение, что они сами к себе относятся с большой иронией. У многих почти китчевые обложки, а книжка восьмистиший Льва Оборина «Будьте первым, кому это понравится» вообще похожа на литературную шутку. Складывается приятное ощущение, что вы относитесь к изданию этих книг как к игре, без львиной серьезности, свойственной старшим поэтическим сериям. Было ли это осознанным выбором?
Дана Курская: Я делаю все это не для поэзии, а для людей. Изначально планировалось, что все обложки будут узнаваемы, потому что их будет делать один автор, художник Александр Прокофьев. Но, например, на днях вышла книга Олега Бабинова, и ему очень хотелось, чтобы его юная дочь сама ее проиллюстрировала и сделала обложку. Конечно, обложка теперь выбивается из общего ряда, но как было любящему отцу не пойти навстречу. Или Лева Оборин, который сказал: «Мне бы хотелось книгу карманного формата с определенной обложкой в концепции фейсбука». С Левой мы дружим с тринадцати лет, не могла же я ему предложить вместо этого на обложке зеленые веточки.
Выбор всегда будет в сторону человека, поэт должен быть счастлив, что у него вышла книга, а не быть запуган ею заранее. Автор должен брать книгу в руки и испытывать теплое чувство, а не ощущать в душе бурю и снегопад и думать: «Я, конечно, хотел по-другому, но это же Кузьмин…»
То есть эта легкая китчевость призвана как раз создать домашнее ощущение от книги, как от какой-то дурацкой, но милой репродукции, висящей на стене?
Дана Курская: Да, именно так. Все должно быть сделано для людей.
Последние два года в России, кажется, происходит масштабный кризис поэтических институций. Исчез фантом более-менее единого сообщества, наследующего советскому андерграунду и разделяющего какие-то общие этические установки — оказалось, что понимание этики и собственной генеалогии и понятийное пространство у всех разное. У меня и части моих сверстников складывается ощущение, что мы оказались в атомизированной ситуации, похожей на начало 90-х. Как в таких условиях делать поэтическое издательство, заниматься литературной критикой и вообще жить дальше?
Дана Курская: Лично я предлагаю поэтам уникальную среду, в которой им самим было бы комфортно. Любому человеку приятнее всего находиться в тепле, и я создаю для авторов теплую атмосферу.
Возможно, это звучит как цитата из песни Шуфутинского, но это так. Я строю собственную институцию, с которой авторам было бы приятно работать, где они были бы востребованы, и люди ко мне идут. Значит, пока что я все делаю правильно.
То есть под «теплой атмосферой» вы понимаете человечное отношение к авторам, создание индивидуальных условий существования внутри институции?
Дана Курская: Да, это так. На Урале есть замечательная культуртрегер и издатель Марина Волкова. Она приходит к хорошим результатам и выводит поэтов к читателю (а это самое важное), но обращается с поэтами как с рабочими пчелами обращается энтомолог. В отличие от нее я сама тоже поэт, поэтому знаю, на какие кнопки нельзя нажимать и как часто нужно гладить по голове.
Недавно вы выступали на отборочном туре московского слэма. Как вы вообще относитесь к такому демократическому формату? В чем, по-вашему, его функция в нынешней российской поэтической среде?
Дана Курская: Все, что делает Андрей Родионов (поэт, драматург, организатор московского слэма с 2004 года, первое время вместе с Вячеславом Курицыным. — Прим. ред.), заслуживает величайшего уважения, и мне нравится этот формат, хотя, на мой взгляд, в последнее время интерес к нему снизился. Расцвет слэма, по крайней мере, в Москве был в 2005 году, когда выступали Анна Русс, Геннадий Каневский и другие большие поэты. Сейчас в слэмах участвуют в основном или совсем андерграундные поэты, или никому не известные очень молодые авторы. Сам по себе этот формат мне не близок, он не столько о поэзии, сколько о ее подаче. Я участвую, потому что мне хочется повидать Родионова или весело провести свободный вечер. Когда я была моложе, мне это казалось более интересным. Кажется, в России слэм постепенно превращается в очень возрастную историю.
Я хотел немного поговорить о вашей читательской биографии. Когда началось ваше знакомство с советским андерграундом и современной поэзией — еще в Челябинске, с семьи, или уже в Литинституте, или в другом месте?
Дана Курская: Литинститут в моей судьбе не сыграл вообще никакой роли. Я там проучилась всего полтора года, и ни про что современное нам там особенно не рассказывали. Современная поэзия пришла в мою жизнь, когда я приехала в Москву и по настоятельной наводке Левы Оборина завела себе ЖЖ. Оказалось, что там какой-то удивительный новый мир. Я сидела там сутками, все лето 2005 года безвылазно сидела в ЖЖ. Тогда я открыла для себя Каневского, Веденяпина, Гуголева — до этого я никого толком не знала. Когда я приехала в Москву, у меня был один любимый современный поэт — Дмитрий Быков, а потом выяснилось что какой там Быков, господи, как много их.
Что за среда была в ЖЖ в тот момент, чем вообще был ЖЖ для русской поэзии? Понятно ведь, что и фейсбук, и ВКонтакте радикально от него отличаются.
Дана Курская: В эпоху ЖЖ много чего можно было вести дневникового, но в нем были удобные примочки, ты мог искать человека по интересам, например. Там была удивительная интеллектуальная среда, и современные поэты там тусили, потому что помимо стихотворений люди очень охотно вели блоги и рассказывали о своей жизни. Поэзия там встраивалась в биографию поэтов, и в целом вырисовывалась такая большая карта современной поэзии. Там были все, даже те, у кого не было собственного компьютера. Они ходили в компьютерные клубы и брали себе по полчаса, чтобы посидеть в ЖЖ. Большую роль играл момент анонимности, потому что если я с кем-то общалась, я могла ему сказать, что в ЖЖ меня зовут «фикция», но большинство не знало, кто скрывается под этим ником, и меня находили по ссылкам, или по интересам, или по каким-то моим развеселым комментариям. Анонимность, конечно, спасала, потому что сейчас я много пишу в фейсбуке от своего имени, и это может привести к конфликтам или неприятностям, поэтому я не могу рассказать все, а там — пиши себе на здоровье, что вздумается, и никто никогда тебя не найдет. Мне этого очень не хватает, мне вообще не хватает ЖЖ.
Расскажите о семинаре Mytalk. Чем ваш формат отличается от, с одной стороны, литинститутовской традиции разборов, а с другой — от университетской традиции курсов creative writing?
Дана Курская: В какой-то момент я поняла, что Союз писателей Москвы проводит замечательный семинар, но он перестал давать что-то новое, все разборы строились по одной схеме, и то же самое происходит и в литинституте. Я предложила новый формат, с одной стороны, разновозрастный, потому что, как известно, жизнь поэта заканчивается в 35 лет, его перестают пускать на семинары и давать премии, поэтому я охотно иду на уступки, даже если кто-то хочет обсудиться в 49 лет. С другой стороны, мы приглашаем литературных критиков, представляющих разные школы. То есть человека, который обсуждается, рассматривают с очень разных сторон. Как правило, ведущие семинаров — это Данила Давыдов, Людмила Вязмитинова, Константин Рубинский, в этом году была еще Светлана Богданова, и я позвала своего коллегу по цеху, ровесника, Григория Горнова. Это было воспринято очень резонансно, мне говорили, что я не имею на это права, что такой молодой автор не может разбирать чужие стихи. Я отвечала, что, на мой взгляд, он прошел столько семинаров и является поэтом такой величины, что право разбирать стихи у него есть.
Мы стараемся, чтобы это было не жестко. Даже если у человека слабые стихи, в которых, тем не менее, чувствуется потенциал, важно этот потенциал не затоптать в землю. Поэтому атмосфера тепла царит и там, как и на всех моих проектах, то есть я стараюсь, чтобы людям на семинаре было комфортно. Пытаюсь также делать формат разбора разнообразным. Например, подборки кому-то высылаются заранее, а кому-то нет. То есть часть мнений люди озвучивают подготовившись, а часть — экспромтом. Иногда случается вау-эффект, как в позапрошлом году, когда пришел не заявленный в программе Эдвард Чесноков и начал снимать онлайн-репортаж для «Комсомольской правды», и приходилось разбирать тексты в неожиданно изменившихся условиях, угол зрения от этого сильно менялся.
Резюмируя, можно ли сказать, что краеугольными камнями ваших институций являются внеиерархичность и эмпатия?
Дана Курская: Да, пожалуй, это точная формулировка.
Источник: Год литературы
