Ключи Марии
Благое невезение Марии Аввакумовой в том, что она пишет хрестоматийные стихи, то есть стихи, которые сразу становятся классикой, входящей в золотой фонд русской поэзии. А с классикой всегда очень трудно разбираться, там всегда столько смыслов, тайн, культурных слоев, контекстов. Это как сложная классическая музыка, не разбавленная никакой попсой, никакими «чижиками-пыжиками», примитивным «собачьим вальсом», которые каждый из нас когда-то наигрывал одним пальцем на пианино.
Для чтения поэзии Аввакумовой требуется не только тонкий слух к слову и полифонии русского языка, не только эстетический вкус, но и исторический инстинкт, включающий в себя национальную память, народную этику, со всеми ее красками и особенностями формировавшуюся поколениями наших предков на бескрайних просторах России — от севера до юга, от запада до востока. Вот ведь даже такой энтузиаст и знаток русской поэзии, как Евгений Евтушенко, для своей антологии ХХ века доискивавшийся у меня адресочка Марии Аввакумовой, так ничего и не понял в сути ее творчества, признавшись позднее, что в переписке вел с ней непримиримые споры. Неслучайно, когда я спросил у Марии согласия сообщить ее координаты, она серьезно сомневалась в необходимости такой затеи.
На самом деле Е.Евтушенко, как всегда, ухватился за внешнюю сторону. В концепцию издания его многотомной антологии русской поэзии удачно вписывалась сенсация — дальнее родство Марии с огненным протопопом Аввакумом, а главное, то, как «пронзительно описала она северное старообрядчество в лирико-историческом эссе “Гонимые”». Любимый и хорошо продаваемый на Западе конек в россказнях об истории России — сюжет про «изуверства власти» — белыми нитками приплетался к стихам Аввакумовой. А если сюда еще приплести из истории рода раскулачивание, то как с восторженным упоением фонвизинского Митрофанушки не воспользоваться шаблоном и примитивной стилистикой «Огонька» времен Коротича: «Вот какой он был, рабоче-крестьянский рай по Сталину. Даже слезы заледеневают в глазах от холодности власти к своему народу». Так и спросил бы у Евгения Александровича: а стихи, стихи Аввакумовой вы читали или нет? Хотя бы такие:
Наши матери стали старыми,
стали слабенькие совсем.
Наши матери знали Сталина,
знали прелести разных систем.
Да и мы уже столько закуси
поиспробовали на веку:
и Занусси там был, и «Затеси»...
Пир запомнится бедняку.
Запрягай опять клячу тощую,
разбросай пашеницу и рожь.
Напрягай опять жилы-мощи-то:
сей добро — никогда не помрешь!
...Собираются мамы старые
с узелочками — в старину.
Наши матери знали Сталина.
Наши дочери — сатану.
Как можно не понять, не увидеть, что Мария Аввакумова — поэт народного, исторически и генетически глубинного религиозного сознания — по определению не может мыслить фельетонно и плоско, не может измерять судьбу России и судьбу своего рода, судьбу народа картонным либерально-русофобским аршином сатаны, что означало бы для нее умереть со стыда, просто перестать быть русским поэтом!.. Легче для души и совести сгореть в очистительном огне своего предка Аввакума.
Стихи и проза Марии Аввакумовой, даже самые острые, обжигающие горькой правдой, болью, — не сатира, не политика, не стон, «зовущийся песней», по Некрасову, — это исповедь русского человека, страдающего вместе со своей Родиной, со-распинающегося вместе с ней, говоря словами Блока, а не брюзжание распинающего израненное терниями тело России и подносящего к ее воспаленным устам губку с разъедающим оцетом.
Насколько глубоко и точно, сочувственно тактично воспринял и понял Аввакумову Юрий Кузнецов, тот самый, нетерпимый к женской поэзии как таковой, но в отношении к Марии признавший ее уникальную самобытность: «На далеком Севере, среди глухих лесов и мшистых болот, в древнем селенье Пучуга родилась самобытная поэтесса Мария Аввакумова, странница русской поэзии.
Ее родословная знаменательна: среди ее отдаленных предков должно назвать огненного протопопа Аввакума. Вот так-то!
Узорочье ее поэзии идет непосредственно от Николая Клюева. Ее космос, осиянный полярным сиянием, полон опасностей.
Земля пролетает в молозиве
враждующей с нами материи...
Молитвенный шепот ее стиха упоителен, глубокая боль ее отзывчивого женского сердца заставляет сопереживать, а, например, такое пронзительное стихотворение “Плач неродящей матери” способно вышибить слезу даже из сурового человека.
Привет тебе, Мария Аввакумова!
Слава Богу, жива еще
русская поэзия!»
Тоже ведь о слезе сказано, но как, во имя чего, по какому поводу содрогнулось сердце сурового славянина, который «слез не проливал», но «понимает их»!.. И какое родство с поэтическим «узорочьем» Николая Клюева открывается!.. А еще ведь не обойтись и без других, родственных, близких, выстраданных в общей молитве за Россию северян, таких, как Борис Шергин, Федор Абрамов, Николай Рубцов, Василий Белов, Ольга Фокина, Владимир Личутин, Сергей Чухин, Александр Логинов...
Но ключ к тайне поэзии Марии Аввакумовой, к узорочью ее стихов, ее языка, ее души, что «тайно светит» то в смиренной, то в суровой и по-северному строгой красоте описываемых пейзажей, земляков, воспоминаний детства, судьбы рода и Родины, можно отыскать в гениальной статье «Ключи Марии» Сергея Есенина, близкого друга Клюева, а «Мария» в статье — это душа...
