Константин Паустовский: сказка жизни. К 130-летию со дня рождения писателя
«С детских лет мне хотелось увидеть и испытать всё, что только может увидеть и испытать человек. Этого, конечно, не случилось. Наоборот, мне кажется, что жизнь была небогата событиями и прошла слишком быстро».
Увы, любая, даже самая длинная, жизнь проходит слишком быстро.
А событий на самом деле было немало, включая выдвижение на Нобелевскую премию и замечательную историю, кажущуюся легендой.
Знаменитая Марлен Дитрих приезжает на гастроли в СССР, признаётся, что мечтает о встрече с Константином Паустовским (её поразил случайно прочитанный рассказ «Телеграмма»), и после концерта в Доме литераторов, когда ещё не оправившийся после инфаркта писатель поднимается на сцену, падает перед ним на колени (есть подтверждающее фото 13 июня 1964 года).
Паустовский всего на год моложе Булгакова (они познакомились ещё киевскими гимназистами) и ровесник Марины Цветаевой. Но на фоне ранних знаменитостей двадцатых годов (того же Булгакова, Бабеля, В. Катаева, Ильфа и Е. Петрова) его путь выглядит долгим и извилистым. В двадцатые годы он не очень известный журналист, мучительно, семь лет, сочиняющий роман «Романтики» (1935). Книга «Кара-Бугаз» (1932), принёсшая писателю первую известность, выходит, когда Паустовскому уже сорок.
В тридцатые дело пошло веселее, Паустовский много публикуется. Один из его сборников привлекает внимание Андрея Платонова (его критический псевдоним – Ф. Человеков).
Статью Платонова «Константин Паустовский» (1940) я бы назвал доброжелательно-непримиримой, если угодно – лирическим фельетоном.
Платонов иронически-въедливо пересказывает фабулы рассказов Паустовского, обнаруживая в них одно и то же: «медоносно-благородную выдумку», «излишнее, навязчивое, кокетливое благородство человеческих натур», образ человека (опять!), сделанный «из материала благородного, сладкого, но почти невесомого», в общем, мнимую беллетристику. Вряд ли утешением могло быть то, что в начале рецензии литературными родственниками писателя названы Джозеф Конрад и Александр Грин.
Однако критик зорко заметил и другое: «Настоящим художественным произведением в книге является «Вторая родина», рассказ о Мещерском крае. Это и есть собственная страна писателя, открытая им для себя и для нас и открывающая нам Паустовского как истинного художника. В этом рассказе есть простое течение природы, воссозданное Паустовским с такой воодушевляющей прелестью, которая лишь изредка удаётся художникам слова».
Реакция Паустовского на отзыв Платонова неизвестна. Нет, он не отказался от (мнимой?) беллетристики, однако сделал её персонажами разнообразных творцов и героев. «Кроме отдельных книг о Левитане, Кипренском, Тарасе Шевченко у меня есть главы романов и повестей, рассказы и очерки, посвящённые Ленину, Горькому, Чайковскому, Чехову, лейтенанту Шмидту, Виктору Гюго, Блоку, Пушкину, Христиану Андерсену, Мопассану, Пришвину, Григу, Гайдару, Шарлю де Костеру, Флоберу, Багрицкому, Мультатули, Лермонтову, Моцарту, Гоголю, Эдгару По, Врубелю, Диккенсу, Грину и Малышкину», – отчитывался он в предисловии к последнему прижизненному собранию сочинений (1967).
