«Но останется жить наша правда». Роберт Рождественский
90 лет назад, 20 июня 1932 года, родился Роберт Рождественский. Поэт, которого считали главным продолжателем революционного стиля.
Мастер индустриальных од и сентиментальной лирики, трибун и песенник. Судьба, которую повторить невозможно. Там и тревоги тридцатых, и Великая Отечественная, и эстрадный поэтический бум середины века, надежды и надлом перестроечных лет. Спортсмен, до срока повзрослевший подранок войны, читавший стихи искалеченным бойцам в госпиталях, привыкший работать почти ежедневно, ставший летописцем эпохи, приравнявший перо к штыку – по Маяковскому. Он заимствовал у Маяковского и лесенку, и привычку откликаться стихами по всякому более-менее вескому социальному поводу. Он стал поэтом-оратором, декламатором, несмотря на заикание, которое стало узнаваемой черточкой его мужественного артистического стиля. На вечерах, которые в то время собирали тысячи людей, он не терялся, был ожидаем и любим.
Громкое эхо
Очень быстро фамилию Рождественского узнали миллионы – не только записных читателей и слушателей поэзии. Учился он не столько в литинститутском семинаре, сколько у Маяковского. Но и у поэтов тридцатых годов, чьи имена в те годы произносились вполголоса: прежде всего – у Павла Васильева и Бориса Корнилова. Их голоса можно расслышать в его строках. От Маяковского у Рождественского – не только повадка трибуна, но и тяга к жанру поэмы. Эпос в этой системе ценностей – нечто главное, коронное.
Существует мемуарная легенда (вполне возможно, что и достоверная), что Анна Ахматова как-то заочно упрекнула молодого поэта в слабом языковом вкусе. Разве оперное, экзотическое для России имя Роберт сочетается с архиправославной фамилией? Вероятно, и друзья предлагали ему поменять имя – и Рождественский ответил им, откуда взялось его вовсе не оперное, а революционное имя:
Кулацкие обрезы ухали страшно.
Кружилась над Алтаем рыжая листва...
Мне шепчут:
«Имя Роберт
пахнет иностранщиной».
А я усмехаюсь на эти слова.
Припомнитесь, тридцатые!
Вернись, тугое эхо!
Над миром неустроенным громыхни опять.
Я скажу о Роберте,
о Роберте Эйхе!
В честь его
стоило детей называть!
Я скажу об Эйхе.
Я верю:
мне знаком он —
большой,
неторопливый, как река Иртыш...
Приезжал в Косиху
секретарь крайкома.
Веселый человечище.
Могучий латыш.
Он приезжал в морозы,
по-сибирски лютые,
своей несокрушимостью
недругов разя.
Не пахло иностранщиной!
Пахло
Революцией!
И были у Революции
ясные глаза...
Это неслабое стихотворение Рождественский написал в 1959-м. Потом он написал еще немало монологов в схожем стиле.
Он начинал как бунтарь, как поэт, который возрождал революционный дух после позднесталинского классицизма.
