Новая пьеса в России
Современной пьесе в новой России суждено было стать самым важным, заметным трендом, вещью, о которой все спорят. Случилось это, наверное, потому, что современная пьеса затронула множество пластов не только эстетики, но и социальной жизни, поставила вопрос о том, куда движется искусство и общество. В России сегодня крайне сложная моральная атмосфера и по-прежнему время перемен, когда общество качает из стороны в сторону и целые поколения людей живут в мире, далеком от какого бы то ни было представления о стабильности. Мы прожили двадцать лет вне советского строя, но по-прежнему не сформировали представления о реальности, не назвали ту страну, в которой живем сейчас, не сконструировали ее. Один из заметных спектаклей последнего времени, сделанный по современной пьесе, назывался “Переход” (автор Игорь Корель, режиссер Владимир Панков), и там фиксировался этот важный мотив современности в России — многолетнего стояния в дорожном переходе от одной улицы к другой, зависание на дне жизни, невозможность вернуться назад и страх выйти наружу. Спектакль заканчивался апофеозом, когда все герои (человек сорок) выходили на авансцену и пели гимн, где сливались воедино гимн царской России, советский гимн и гимн новой России. Для тех, кто не знает, сообщаю: новый гимн в части музыки совпадает со сталинским, только слова переписаны, причем тем же поэтом. Вот духовное состояние страны, которая может опереться только на что-то реально существовавшее — может опереться только на историю, которая была обрезана, “обнулена” в эпоху Ленина. Опереться на современность невозможно — тут все зыбко. Россия по-прежнему живет лишь постольку, поскольку ее базисные основы, заложенные в советской системе, по-прежнему стоят. Но проблема в том, что они ветшают, если уже не обветшали. А нового нет или почти нет. Эта историческая преамбула очень важна, когда мы начинаем говорить об эстетике.
Проблема современной пьесы коснулась сразу множества пластов. Последний всплеск новой драмы в России до крушения СССР был, разумеется, в эпоху перестройки. Тогда разом рухнула цензура, открылись тексты, ранее запрещенные к постановке, случилось расгосударствление театральной жизни, и на волю “высвободились” ярчайшие драматурги — Людмила Петрушевская, Владимир Сорокин, Алексей Шипенко, Венедикт Ерофеев. Это была, с одной стороны, драматургия боли и отчаяния, внезапного обнаружения тотального неблагополучия советского человека, автоматизма его бытия, смущенности его сознания, забытовления жизни, одичания. И, с другой стороны, это были первые опыты постмодернистской деконструкции: советский стиль превращался в соц-арт и поп-арт, советская мифология накладывалась на колоссальное культурное наследие дореволюционной России, порождая уродцев, паноптикум, безумие эпохи разлома и крушения империи.
А дальше случилась тишина.
