Fiction

— А-а, это вы, Ватсон? — Шерлок Холмс опустил газетный лист и медленно откинулся в кресле. Весь его вид говорил, что гостей он не ждет. На письменном столе ворох газет, уже присыпанных пеплом, на углу тарелка с остатками пищи. Вилка вообще валялась на полу.

С тех пор как великий сыщик перебрался в этот дом неподалеку от пересечения Кингс-роуд и Парк-стрит, доктор навещал его раз пять или шесть, и теперь он не мог не отметить, что тогда беспорядка было меньше.

«Неистовый Орланд», величайший образец литературы Высокого Возрождения, поставил имя Ариосто (1474-1533) в один ряд с именами Данте, Петрарки и Боккаччо. Свое сочинение поэт посвятил кардиналу Ипполиту из рода герцогов д’Эсте, происшедшего от союза воспетых в «Неистовом Орланде» Руджера (Руджеро) и бесстрашной воительницы Брадаманты (должность, в которой Ариосто был принят в 1503 году на службу к кардиналу, называлась «Кардинала Ипполита слуга и сотрапезник»).

Надо было сразу догадаться, что день будет плохой. Разбудил меня звонок: Василиса. Обрадовала, что «очень продвинулась»: пришел обнадеживающий ответ из Барнаульского архива, там прощупывается важная зацепка.

— Здорово, — воскликнул я и тут же сообщил, что стою голый на холодном полу перед душевой кабиной.

— Я еще позвоню, — пообещала она.

Когда я в самом деле начал раздеваться, чтобы забраться под душ, позвонил Савушка:

Выставка Модильяни

На этой выставке пленительной
За цикламеном на стене,
Преодолев падеж винительный,
Я Вас увидел в стороне.

Какие ню, какие линии,
И так же профиль горбонос.
Как обольстительно невинны Вы
Средь прочих монпарнасских поз.

Вот в эти туфли летчик Блерио
Совал письмо для рандеву.
Окончено мое неверие,
Все это было наяву.

И кубистические дикости,
И пьянство в положенье риз,
И никогда уже не выскрести
Из века лучший Ваш девиз.

СОРОК ЧЕТЫРЕ

Памяти Михаила Алексеевича Кузмина.

I

1.

Некогда моему сыну Нике классе в девятом задали по литературе домашнее сочинение о Цветаевой. Начав с жаром рассказывать, о чем он должен написать, и взахлеб читая ему любимые мною цветаевские стихи, я, в конце концов, поняла, что будет проще и для меня, и для него, если я сама это сочинение и напишу. Что я и сделала, усердно и прилежно, натянув вожжи подхватившему меня вдохновению и слегка стилизуясь под ученика средней школы.

ЛЮТЕР

Девяносто пять тезисов доктора Лютера — смута
заразительна.
Высокомерно вступает в права
незаконный наследник и бастард. И пялится люто,
шевеля волосами, отрубленная голова.

Вся Европа в бреду. Рвутся швы. Реки бьются в падучей.
В Ватикане изжога, и тянет, ему вопреки,
Ветхий Деньми Свои узловатые пальцы из тучи,
но Адам отвечает капризным изгибом руки.

Отрок

Что за дела в двенадцать ночи
у отрока? А как же! За
ночным затишьем, что есть мочи,
готовит молнии гроза.

Она оттачивает стрелы —
безмолвно тысячи теней
по чёрной глади оробелой
смолу и серу тащат ей.

Куют незримо молоточки
железо в кузницах, и тьма
губами просит об отсрочке,
укутав бархатом дома.

Её никто ещё не чует,
все дремлют, видят сны, храпят:
там дрыхнет кот, тут пёс ночует,
спят мать с отцом, деревья спят…

ВОЗДАЯНЬЕ

Когда услышишь о цунами ты,
землетрясениях и войнах:
все бухты дохлой рыбой заняты,
низины в тучах беспокойных,—
когда услышишь ты об ужасах,
о саранче тысячеустой,
и тьма, звезду рожая, тужится,
дрожит и корчится, но — пусто,—
так вот, когда увидишь пламени
столпы и смерч как бы из зева —
пойми, прочти это как знáменье,
скажи: «То День Господня гнева».