рецензия
Олеся Николаева, «Августин. Апология человека». М: Патриаршее подворье храма-домового мц. Татианы при МГУ г. Москвы, 2017
Олесю Николаеву критика не то чтобы обходит молчанием, но ни одна пусть даже суматошная попытка прояснить нечто в ее поэтике не будет лишней.
Как бы мы ни лукавили, как бы ни строили из себя чистых любителей литературы, но, открывая любой сборник современной поэзии, мы хотим встретить не только тонкие лирические откровения и переживания, открыть новые таланты, но прежде всего услышать музыку времени.
Так устроила нас природа.
Конечно, эта книга должна была появиться не в конце 1998-го, а много раньше. Уже первые “Караульные элегии” Олега Павлова, напечатанные в “Литобозе” девять лет назад, не просто заставили “обратить внимание” на доселе неизвестное имя. Было очевидно: за этими небольшими рассказами стоит нечто совсем иное,— и не просто “цикл”, но именно книга. Потом вышла “Казенная сказка”,— это был настоящий, серьезный успех молодого автора, следом — второй роман, “Дело Матюшина”.
В конце октября в университетском храме мученицы Татианы состоялась презентация книги Олеси Николаевой «Чудесные истории». Был на этот вечере и архимандрит Тихон (Шевкунов), который не только с Олесей давно дружен, но и книга его «Несвятые святые» сюжетно кое-где с «Чудесными историями» перекликается. Однако вовсе не соперничает. И не потому, что кто-то пишет хуже, а кто-то лучше, а потому что на этом поле соперничества пока нет. Оба сочинения блещут новизной темы, и это факт поразительный и по-своему печальный.
В октябре 1987 года Е. Тоддес заключил с издательством «Книга» договор на подготовку (составление, послесловие и комментарии) тома стихотворений О. Мандельштама. Он интенсивно работал и к лету 1990 года написал под видом Послесловия (в договоре предполагалась, видимо, вообще преамбула к комментариям!..) практически книгу «Смыслы Мандельштама» — объемом в 8 с лишним печатных листов.
Собрание переводов - всегда большое искушение, большая честь, но и большой риск для их автора, ведь выстроенные в ряд работы могут обнажить излюбленные приемы, речевые обороты - словом, будет видна одна рука, и пусть даже это рука мастера, возникнет некоторая двусмысленность: чья скрипка первая - Шекспира или Пастернака, Бернса или Маршака? Что, собственно, значит «поэт-переводчик»? Переводчик поэзии непременно должен быть поэтом, иначе он сумеет скопировать скелет оригинала, передать ход образной мысли (хоть образ при этом растает), но никогда не передаст души и музыки стиха.
Что за книга?! О Господи, о Боже мой! Ни на что не похоже! Так хорошо, так ужасно, так неправильно и так точно. Так немыслимо много страниц — разве прочтешь (читаю по третьему разу, не отрываясь)! А жанр-то, жанр какой? Роман не роман, дневник не дневник, может, эссе? Есть такой умный и ни к чему не обязывающий жанр — эссе. Это значит “опыт” в смысле “проба пера”. Тот, кто так назвал свои тоже совершенно безжанровые, ни в какие ворота, сочинения, сказал коротко и ясно: “Эта книга — я сам”. Вот и тут, наверное, тот же случай.
“Были они смуглые и золотоглазые” — название задает тональность, как горстка бемолей при скрипичном ключе. Название рассказа-метаморфозы, в котором невидимая стихия древнего марсианского мира исподволь заполняет и преобразует энергичных землян-колонистов. И так же незаметно меняется язык рассказа, его пульс, то есть интонация и ритм. В этих немногих страницах ключ к “Марсианским хроникам”, ко всему Рэю Бредбери. Невозможно представить себе, что между ним и русским читателем стоит фигура толмача. Она прозрачна, и эта идеальная прозрачность — знак высшего мастерства.
Моя подруга Нина вышла замуж за швейцарца и поселилась в Женеве. У нее есть племянница Анжела — девушка-олигофрен, которую Нина часто увозила к себе и одевала, как куколку, как принцессу. А когда Анжела, вернувшись в Отечество, понесла от какого-то неизвестного и родила сына Глеба, Нина принимала самое деятельное участие в воспитании младенца и даже хотела его усыновить и увезти в Швейцарию, поскольку он угодил в Дом малютки.