Алексей Варламов: «Надо принуждать к чтению»

Варламов Алексей Николаевич
Ноя 4 2015
Писатель Алексей Варламов обошёл все дискуссионные площадки IX Ассамблеи Русского мира, которая в 2015 году посвящена ценностям русской литературы. О том, что дала современному литературному процессу Ассамблея, почему надо принуждать к чтению и как ориентироваться в литературном потоке в интервью порталу «Русский мир» рассказывает ректор Литературного института имени А. М. Горького Алексей Варламов.
– Если ёмко, все дискуссии и споры о литературе на IX Ассамблее Русского мира были о чём?
 
 – Для меня ключевой тезис, который прозвучал как диагноз состояния умов и современной литературы, ‒ «Зачем физику Наташа Ростова?» Ещё главнее ‒ ответ на него, который дают современные школьники: «Зачем Наташа Ростова физике?».
 
 – Как писателя, чем вооружают Вас эти вопросы и ответы?
 
 – Вопрос прямо признаёт, что дети не читают, а их ответ на вопрос не только и не просто поставил под сомнение главное достояние российского образования — учителя. Он указал на отводимое место литературе — в прихожей цивилизации.
 
 –  Какой выход из этого непростого положения Вы видите?
 
 – Я считаю, что стоит открыто признать: надо принуждать к чтению. Хочешь ‒ не хочешь: читай! Чтобы не быть тупицей, чтобы сделать карьеру, чтобы просто быть образованным и культурным человеком. Я в этом смысле вспоминаю своего сына, который говорит, что он не может учить английский язык, потому как его, видите ли, унижают английские артикли. Я ему отвечаю: «У меня в детстве в школе № 15 в Москве была учительница английского языка, которую мы боялись как огня, а английский язык ненавидели. Она нам говорила: "Лучший способ выучить английский язык ‒ наказание"». И была верна себе: мы говорили по-английски, но только по 6-й класс включительно. В 7 классе к нам пришла более либеральная учительница, и всё кончилось. Мы, как и все в СССР, учили английский язык, но перестали на нём говорить. Я же о своей первой учительнице английского языка вспомнил в зрелом возрасте, в США. Туда я приехал читать курс по русской культуре и литературе. В том числе своим бывшим и нынешним соотечественникам, но на английском языке. Вот где пришлось вспомнить школу наказания изучения иностранного языка. Меня как котенка в воду окунули в чуждую языковую среду. И что всплыло? То, что сильнее запомнилось. А легче и прочнее запомнилось то, к чему принуждали. Да, механически, но на уровне подсознания запомнилось не так уж мало. Достаточно для того, чтобы погрузившись в языковую среду, заговорить на её языке и быть понятым. Так устроено наше сознание и память: сильнее и четче запоминается то, что труднее дается.
 
 – Разве через принуждение культура может стать частью свободной личности, а человек ‒ личностью культурной?
 
 – А что такое культура? Увы, культура ‒ это не наследственная память. Её не передашь, как приданое или родовой герб, наследнику. Культура ‒ это система запретов и принуждений. Как их передать? Разными методами и способами, включая разумное ‒ мотивированное и аргументированное ‒ принуждение. Разумеется, речь не идет о муштре, тем более о моральном насилии или провоцировании зубрежки. Но стесняться социального навязывания оценок и культурных стереотипов ‒ античной культуры, средневековой философии воздержания, высокой морали русской культуры и литературы ‒ не надо. Они ‒ достояние человеческой культуры, обретённой через жесточайшие ограничения.
 
 – Как современным школьникам и студентам ориентироваться, что интересного происходит в современной литературе?
 
 – Всё просто: тут Глобальная сеть ‒ верный помощник. Всё достойное, что идёт в литературном процессе, идет через Интернет, через социальные сети. Сеть открыла Евгения Водолазкина. Социальные сети любят Захара Прилепина. В Сеть выкладывается всё, что есть интересного и достойного для чтения. Другое дело, как разбираться в литературных потоках и понять, что твоё, а мимо чего можно пройти. Но это всегда было и останется делом вкуса и пристрастий.
 
 – Для Вас в чём заключается новизна нового литературного процесса?
 
 – Сегодня нет традиционного деления на жанры ‒ военная, деревенская, социальная, лирическая, производственная или какая иная проза. Я разделяю мнение части литературных критиков о том, что условно литературу можно разделить на массовую, модную и артхаусную. Эта множественность литературы диктует и множественность её русского языка, что хорошо. Значит, живём, растём и развиваемся.
 
 – Себе Вы отводите место какого писателя?
 
 – Одиночки. Сегодня в литературном процессе каждый сам за себя. Время литературных группировок, как традиционных жанров, тоже ушло или уходит. Каждый к своему читателю, а сегодня всё чаще говорят «к своей целевой аудитории», идёт своим путем.
 
 – Каким Вы видите Вашего читателя?
 
 – Я его всегда представляю, когда пишу конкретную вещь. А какой он вообще, мой читатель, ‒ не знаю. И стараюсь о нём, если честно, особо не думать. Мешает. Такое целеполагание отвлекает от работы и, по-моему, от поиска смыслов.