Салтыков (Щедрин)
Часть шестая
Житие Михаила Салтыкова, русского писателя.
1884–1889
В октябре 1876 года постоянно хворавший Салтыков писал смертельно больному Некрасову: «Мы до того отожествились с нашей специальностью, литературным трудом, что сделались вне ее почти негодными для существования. В этом отношении наша жизнь может быть названа даже проклятою. У меня не раз бывали порывы выбиться из нее, но я убежден, что как только настала бы минута освобождения, так тотчас же убедился бы, что мне ничего больше не остается, как слоняться из угла в угол без дела».
Обезоруживающе искреннее признание, тем более что здесь оно прямо связывается с изданием «Отечественных записок». Выпуск любого периодического (повременного, как тогда говорили) издания, даже ежемесячного, придает жизни всех, кто к этому причастен, совершенно особый характер и, во всяком случае, организует не только труд, но и быт, но и досуг.
Рано или поздно каждый редактор осознает себя не вполне самому себе принадлежащим. Другое дело, что это обычно не приводит к решению все бросить и вернуться в поле свободного творчества. Редактирование газеты, журнала — это жизнь в жизни. И как мы знаем, что наша жизнь конечна, так и в трудах по выпуску журнала мы не забываем, что этот пот и напряжение жил тоже может безвременно оборваться. Поэтому до гробовой доски не оставлял журнал Некрасов (как не оставил его Белинский), не оставил бы, кашляя и стеная, и Салтыков.
Но судьба распорядилась иначе.
Недоконченные беседы
Салтыков в одном из писем вновь жаловался: «...закрытие “Отечественных записок” и болезнь сына окончательно сломили меня. Недуг охватил меня со всех сторон и сделался главным фактором моей жизни...»
Но Костя выздоровел, с семью тысячами подписчиков закрытого журнала он разобрался (большая часть получила в компенсацию подписку на московский ежемесячный журнал «Русская мысль»), а недуг, даже, по справедливости, недуги, что ж, они остались, но как-то отступили.
Хотя в щедриноведении, сложившемся на протяжении столетия с лишком, закрытие «Отечественных записок» рассматривается как «катастрофа» (это слово самого Салтыкова из письма к Григорию Елисееву от 5 мая 1884 года) и «гибель того дела выдающегося национально-исторического значения, служению которому писатель отдал немалую часть своей жизни и труда» (С.А. Макашин), необходимо с этим поспорить.
Тот же Сергей Александрович Макашин в свое время опубликовал документ Департамента полиции под служебно-регистрационным названием «Записка о направлении периодической прессы в связи с общественным движением в России», и сделал это под выразительным заголовком «Из истории литературной политики самодержавия: Как подготовлялось закрытие “Отечественных записок”». Однако и содержание этой «Записки...», и анализ Макашина приводят к неожиданному выводу: сама редакция в не меньшей мере, чем власти, готовила закрытие своего журнала и была к этому закрытию готова. Дело не только в приютившихся в редакции пособниках террористов. Шли сложные внутренние процессы перерождения издания из аналитического в пропагандистское.
В письмах Салтыкова 1884 года содержится немало высказываний, на первый взгляд подтверждающих его определение: «катастрофа». С упразднением «Отечественных записок» он, многие годы печатавший все свои сочинения только здесь, потерял свою главную трибуну. «...Меня, прежде всего, поражает (и до сих пор не могу освоиться), что я лишен возможности ежемесячно беседовать с читателем. <...> Один ресурс у меня оставался — это читатель. Признаться сказать, едва ли не его одного я искренне и горячо любил, с ним одним не стеснялся».
Свое состояние Салтыков определял как «физическую агонию», в письмах не раз жаловался на ухудшение здоровья, связанное именно с закрытием журнала.
Однако, переживая эмоциональное потрясение, Салтыков говорит и о других обстоятельствах перспектив своего труда в «Отечественных записках». Так, после смерти Некрасова он только после долгих раздумий принял решение возглавить журнал. А судя по письму к К.Д. Кавелину от 12 мая 1884 года намечал не продлевать с Краевским контракт на редакторство. Хотя 20 октября 1883 года контракт был продлен на два года, по 1 января 1886 года, причины этого — сугубо финансового свойства — названы самим Салтыковым в письме к А.Н. Островскому в том же октябре 1883 года: «...мне туго в материальном смысле».
Объявленные в советское время «лучшим демократическим журналом России» тех десятилетий и даже просто «лучшим журналом России», реальные «Отечественные записки» прошли достаточно сложный, даже замысловатый путь существования.
Определение «лучший» нельзя отнести к научным, хотя в литературоведении советского периода с его идеологическими доминантами оно выглядело неоспоримым. Но, например, в обоснование этого качества не приводилось, что было бы логично, количество художественных произведений, увидевших свет на страницах издания, а затем выдержавших проверку временем. В этом смысле, вспомним, «Отечественные записки» оставили далеко позади, например, издававшийся в то же время журнал «Русский вестник», где в 1856 году состоялся второй, «щедринский» дебют М.Е. Салтыкова. У «Отечественных записок» была репутация социал-радикалистского издания, это обеспечивало «Отечественным запискам» высокий его спрос. По данным В.Э. Бограда, «Отечественные записки» в 1882–1883 годах достигли пика своего тиража — более 10 000 экземпляров. Тираж «Русского вестника» был куда скромнее.
Сам Салтыков, также в письмах, давал итоговые оценки и самому журналу, и своей деятельности в нем. «Поистине, это был единственный журнал, имевший физиономию журнала, насколько это в Пошехонье возможно. <...> Наиболее талантливые люди шли в “Отеч. зап.” как в свой дом, несмотря на мою нелюдимость и отсутствие обворожительных манер. Мне — доверяли, моему такту и смыслу, и никто не роптал, ежели я изменял и исправлял (речь, напоминаю, идет о редакторской деятельности Салтыкова, который значительно правил, если не сказать — переписывал произведения многих авторов, поступавшие в журнал. — С.Д.). В “Отеч. зап.” бывали слабые вещи, но глупых — не бывало» (курсив Салтыкова. — С.Д.).
Он говорил о необходимости этого журнала «не потому, чтобы <...> превозносил этот журнал выше небес, но потому что если у него не было положительных качеств, то было отличнейшее качество отрицательное. Он представлял собою дезинфектирующее начало в русской литературе и очищал ее от микробов и бацилл. Вы это качество оцените очень скоро, ибо и теперь читать русскую книгу все равно что нюхать портки чичиковского Петрушки».
Но, если не считать конъюнктурную публицистику «Отечественных записок» (аналитическая проза Глеба Успенского идет по особому разряду, ему Салтыков платил по 250 рублей за лист, а Стасюлевич в «Вестнике Европы» предложил только 150), главным «дезинфектором» журнала был сам Салтыков, и закрытие издания не только не стеснило этот талант, а, напротив, освобождало его от издательской поденщины. Таким образом, не вдаваясь здесь в подробности, следует признать, что в его прекращении для Салтыкова были положительные стороны, поначалу не осознаваемые даже им самим.
