«XX век закончился Вознесенским». Интервью с мастерами Литинститута

12 мая 1933 года родился яркий шестидесятник, поэт, публицист, художник и архитектор Андрей Вознесенский. Получивший всесоюзную и мировую известность автор свою судьбу проложил между двумя точками на карте — Москвой, где он появился на свет, и Переделкином, где его земной путь оборвался в первый день лета 2010 года. Поэтому первый собеседник, с кем корреспондент «МК» поговорил о Вознесенском, — его многолетняя соседка по даче в писательском поселке, русская поэтесса, профессор Литературного института им. Горького Олеся Николаева:

<...>

— Для творческого процесса ему не нужно было тянуться к перу и бумаге?

— Все поэты делятся на две группы — одни сочиняют в уме, как Тютчев, как Давид Самойлов. Он рассказывал, что пока шел от электрички к своему дому в деревне Опалихе, написал стихотворение. А потом просто его записал. А есть поэты, как Пушкин, которому нужно было сидеть и писать, ему рука «подсказывала», о чем свидетельствует невероятное количество правок в черновиках. Я вот тоже не могу без ручки и бумажного листа.

<...>

— Какое из последних написанных им стихотворений вы считаете наиболее значимым?

— Стихи о том, как он потерял голос, — он же на самом деле его потерял:

В праве на голос отказано мне.
Бьют по колесам,
чтоб хоть один в голосистой стране
был безголосым.

В документальном фильме Петра Шепотинника о Вознесенском — к сожалению, поздновато сделанном, когда поэт был уже болен, — есть очень сильные кадры: поэт и сценарист Юрий Арабов идет с мешком на плече, чуть ли не в валенках (снег хрустит под ногами), к даче Вознесенского и читает «Теряю голос». Лицо Юры — скуластое, неровное, и стихи — какие-то «рваные», тревожные.

— Юбилей, пусть даже посмертный, — не лучшее время перелистывать трагические страницы биографии. Но все же давайте вернемся в момент вашей последней встречи.

— Нас собрал лингвист Вячеслав Всеволодович Иванов. Это было в конце августа 2009 года, 24-го или 25-го числа, Иванов читал лекции в Америке, но приезжал на лето на дачу в Россию. Мы там виделись в последний раз.

— С кем еще дружил Вознесенский — в Переделкине и «далее везде»?

— Со многими — Женей Поповым, Синявскими, причем и с Андреем Донатовичем, и с Марьей Васильевной, с Арабовым, Олегом Хлебниковым… В конце жизни, на Новый год, они помирились даже с Евтушенко, до этого между ними было какое-то недоразумение.

<...>

Вспоминает Евгений Попов, писатель, вице-президент Русского ПЕН-центра:

— Вознесенский появился в русской поэзии, как «беззаконная комета в кругу расчисленных светил». Поэма «Мастера», опубликованная в 1959 году, сделала его знаменитым, «Треугольная груша» упрочила его славу. Я был мальчишкой и помню, как в Красноярске ночью поддавшие любители поэзии маршировали под строки «Рок-н-ролл./Об стену сандалии./Ром в рот. Лица как неон…» Феномен его небывалой популярности — талант, энергия, новые слова, новые ритмы и одновременно — смыслы. «В России живу меж снегов и святых» — это из книги «Мозаика», которую он мне подарил аж в 1963 году, и я храню ее как драгоценность. Кстати, «Мозаику» оформлял Илья Глазунов, тоже тогда начинающий.

Я не собираюсь примазываться к Андрею Андреевичу, он другое поколение, но, конечно, был горд, что он всегда имел меня в виду как прозаика, и в 2009 году лично вручал мне премию «Триумф», и даже прочитал шутливые стихи, где зарифмовал «Попов» и «popoff». И он был не просто знаменит, а ВСЕМИРНО ЗНАМЕНИТ. Его переводили и, разумеется, печатали в десятках стран. Он дружил с Мэрилин Монро, Алленом Гинзбергом, Кеннеди.

Вспоминает Константин Кедров, поэт, философ, профессор Литературного института:

— Русская поэзия благодаря Вознесенскому приобрела совершенно новые, стремительные ритмы и образы, которые не могли возникнуть до него. XX век начинался Маяковским, а закончился Вознесенским. И XXI век отчасти открывается им. Я скажу его словами — строками из стихотворения, мне посвященного:

Костя! Не противься бреду,
Их беде пособолезнуй.
В наших критиках по Фрейду
их история болезни.

Дело в том, что Андрей был самый близкий мой друг, и я в большом долгу перед ним, потому что обо мне он сказал больше, чем я о нем. О нем нужно говорить, его нужно исследовать, читать и помнить. Очень хорошо, что его стали вспоминать, но мне кажется — мало.