Идеалист, спустившийся с небес. Геннадий Красников к 75-летию Григория Калюжного
Пушкинская формула «Бывают странные сближения» вполне подходит к биографии и творчеству Григория Калюжного, назвавшего себя в начале пути поэтом «аварийного сознания».
Для Г. Калюжного, обладающего историческим мышлением, гибель Российской империи в начале ХХ века является ключевой метафизической катастрофой в судьбе России. И жизнь его, и творчество, и общение с людьми наполнены почти искрящимся напряжением, страстью, каковыми когда-то обжигали своих современников, пожалуй, только В. Белинский, А. Григорьев, К. Леонтьев…
Понятно, почему главной мыслью, сжигающей страстью, определяющей характер поэта, его поведение, жажду познания мира, человека, природы живого и механистического, тайны святой Руси, материнского тепла Родины, стала максима Платона, которую он вынес из общения в доме философа Алексея Фёдоровича Лосева: «Незнание – это небытие». Мучительно пробиваясь из «небытия» к знанию, к бытию, Г. Калюжный был поражён неожиданным болезненным результатом, тем «бесконечным тупиком» (по Галковскому), в который упирается познающий человек, тупиком, о который разбиваются все надежды, все умопостроения, «ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3:19).
Второе открытие оказалось наиболее болезненным с житейской и практической точки зрения, ибо «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Знаком этой печали и скорби отмечено фактически всё творчество Григория Калюжного, в сущности, трагического поэта, взыскующего правды и справедливости, – таковы его стихи, публицистика, исторические и культурологические размышления в его статьях.
Трагизм поэзии Калюжного ещё и в том, что он почти с детской наивностью святой простоты предельно автобиографичен и откровенен в своих стихах, в своём упорстве, в доверчивости, в обидах, в любви и непримиримости. Уже само вхождение в литературу в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого века стало потрясением для него от встречи с незнакомой ранее действительностью: «Я к вам спешил, надеждой окрылённый, / Ища глубин поэзии живой. / И вот, прошедший грозы, раскалённый, / Стою в кругу желанном как чужой…»
И вот он уже извлекает первый горький урок из того, что Н. Ракитянский, профессор МГУ, в замечательной статье о поэте очень точно назовёт одной из важнейших «проблем неузнавания»:
Добро, собратья! В холоде разлада
Я сам не верю в то, что мы родня.
Поднять бы в небо вас, тряхнуть как надо,
Как в нём тряхнули некогда меня.
Так в его стихи врывается биография с её крутыми разворотами.
