Побег в Гринландию. Алексей Варламов об Александре Грине
Его «Алые паруса» стали символом надежды для многих поколений, но другие произведения оказались безнадёжно забытыми. Об «иностранце русской литературы» размышляет известный писатель, доктор филологических наук Алексей Варламов.
– В своей книге о Грине, вышедшей в серии «ЖЗЛ», вы подчёркиваете, что он недооценённый писатель. Почему? И какие его произведения, на ваш взгляд, так и остались не прочитанными по-настоящему?
– Все романы прежде всего, за исключением, может быть, «Бегущей по волнам». Этой книге повезло чуть больше. А вот такие классные произведения, как «Блистающий мир», настоящий ницшеанский, символистский роман с интригой, конспирологией, двойным дном, мало кому известен. Или «Золотая цепь», эти «Алые паруса» для мальчиков, история взросления подростка, грустная, тонкая, с отсылками к сказкам Николая Вагнера. «Джесси и Моргиана» – история двух сестёр. И потом, конечно же, «Дорога никуда» – наверное, самый лучший, самый горький роман Александра Грина о разочарованиях, обманутых надеждах и мужестве принять жизнь. Интересно ещё и то, что, в отличие от многих своих современников, Грин, самый, может быть, несоветский писатель (не путать с антисоветским – разница дьявольская!), ухитрился обминуть цензуру и опубликовал при жизни почти всё. Но многие ли это всё читали? А почему? Сначала его затмевали более яркие и связанные с текущими событиями книги Горького, Бунина, Куприна, Сологуба, Леонида Андреева, после революции – Пильняка, Алексея Толстого, Фадеева, Леонова. А уже потом после смерти, возможно, сыграли злую шутку ложные, но очень стойкие представления о Грине как об исключительно светлом романтике, мечтателе. Он же был радикальный индивидуалист, влюблённый в созданный им мир, и жутковатый, враждебно относившийся к чуждому ему миру социопат. Впрочем, это ведь и в «Алых парусах» с их презрением к Каперне чувствуется, что очень хорошо разглядел Андрей Платонов с бесконечно точным выводом «народ остался на берегу». Только Грин ведь этого и хотел. Оставить всё, что ему мешало. Ему народ был не интересен – интересны были отдельные, яркие люди. Сильные, творческие личности. Но, возможно, и «народ» не хочет такого Грина и «Алых парусов» всем довлеет, если употребить глагол «довлеть» правильно, или же «Алые паруса» над всеми довлеют, ежели употреблять неверно, но общепринято. В любом случае история Грина – это история писателя, понятого совсем не так, как он этого хотел бы. И можно представить, сколько едкости вызвал бы у него комсомольский восторг в 60-е годы, когда по всей стране создавались молодёжные клубы «Алые паруса», или же день сегодняшний, когда этот бренд присвоила себе сеть магазинов и жилой комплекс в Москве. Не знаю, догадались ли те, кто его феерическую оснастку пиратским образом захватил, дать хоть что-то от своей выручки музеям Грина в Кирове или Феодосии…
– А ведь Грин писал и довольно злые, острые сатирические вещи. Немногие читатели знают его в таком амплуа...
– Это правда, он очень не любил толпу, не любил вообще никакие человеческие сообщества, объединения, партии, литературные группы, течения, уставы, программы и высмеивал их очень жёстко, безжалостно. Не понимал человечество с его жаждой научно-технического прогресса, и когда в Петербурге в 1910 году на Коломяжском ипподроме состоялась авиационная неделя и весь город с восторгом смотрел, как поднимаются в небо первые, громоздкие самолёты, лишь один человек всё это возненавидел – Александр Грин. Он считал, что самолёты с их треском моторов и запахом керосина опошлили мечту человека летать самому, и был убеждён, что рано или поздно это всё равно произойдёт.
Грин делал ставку на тех, кто верил ему, знал и принимал целиком, не деля на «хорошего» и «плохого». А таких было немного. Был он кем-то вроде сектантского вождя, учителя, пророка, ненавистного правителям и обывателям. В «Блистающем мире» это очень остро чувствуется. У Грина была cвоя тяжба с неправильным, с его точки зрения, человечеством. Только в конце жизни что-то изменилось. Прочитайте его «Автобиографическую повесть» или, например, замечательный рассказ «Комендант порта». Он вообще просветлел перед кончиной и умирал как христианин. На предсмертной исповеди священник спросил его, примирился ли он со своими врагами. «Вы имеете в виду большевиков? Я к ним равнодушен». Гениальная, уникальная, чисто гриновская оценка.
– Писатель создал собственную вымышленную страну, условно названную критиками «Гринландией». Что это за мир и каковы его законы?
– Это мир, в котором нет места автомобилям, пароходам и самолётам, но зато приветствуются парусные суда и русалки воздуха. Это мир апельсиновых рощ, мир юга, моря, музыки, праздника, обязательной веры в чудо и в волшебство и презрения к тем, кто в них не верит, это мир возникающих ниоткуда денег, мир людей великодушных и чудовищных, зачастую являющихся двумя сторонами одной медали (Гарвей и капитан Гез в «Бегущей по волнам»). Это альтернатива миру обыкновенному, его противоположность и возможность бегства и спасения, и собственно тема столкновения, конфликта двух миров – обычного и гриновского – вечная тема писателя. В рассказе «Фанданго» это, возможно, передано особенно ощутимо.
– Когда перечисляются имена поэтов и прозаиков Серебряного века, имя Александра Грина упоминается нечасто, хотя он творил в тот же временной промежуток. Почему? Принадлежит ли он к этому периоду русской литературы или стоит особняком?
– Он говорил о себе что-то вроде: я – писатель десятого ряда, но других писателей в этом ряду нет. По годам жизни Грин – это абсолютный Серебряный век. Родился в один год с Блоком и Андреем Белым, умер в один год с Максимилианом Волошиным. Но его мало кто из тогдашних мэтров признавал, это правда. Он пробовал завязывать литературные отношения с Горьким (и тот ему одно время помогал, а над «Алыми парусами» плакал), с Леонидом Андреевым, печатался у Брюсова, но в общем всегда держался особняком. Из критиков о нём тепло отзывался лишь Горнфельд. А вообще, как мне представляется, творчество Грина – это своеобразная реакция на русский символизм, попытка достичь недостижимого, создать несоздаваемое. Хотя любопытно, что начинал он как крепкий реалист, однако потом что-то увело его с этого пути.
– Правда ли, что писатель был близок с Александром Куприным? Что роднило двух классиков – творчески и человечески?
– Нельзя сказать, чтобы они были близки. Куприну Грин был интересен как тип, как личность, как человек, много повидавший, перестрадавший, с опытом тюрьмы, побега и ссылки. Он был кем-то вроде циркачей, борцов, контрабандистов, балаклавских рыбаков, с которыми Куприн, любивший всё необыкновенное, нелитературное, был дружен, а вот о литературных произведениях Александра Степановича Александр Иванович, по-моему, никак не отзывался. Да и не факт, что вообще их читал. Грин же при всём своём индивидуализме любил писательские застолья, богему, и в доме Куприна всё это находил. Но, конечно, при жизни их литературный вес был несопоставимым, и Грина это задевало. Он был очень раним, самолюбив, но не завистлив.
– Почему Грина называли иностранцем русской литературы?
– С одной стороны, ответ очевиден. Ни у одного русского автора не было стольких иностранных имён и нерусских героев. Грина даже обвиняли в том, что он не сам писал свои рассказы, а убил некоего английского капитана и опубликовал под своим именем его книги. С другой стороны, взаимодействие русского мира и условного зарубежья в произведениях Грина весьма непросто. Да, он, очевидно, предпочитал выдуманную им заграницу, что впоследствии, в конце сороковых годов, дало повод обвинить его в безродном космополитизме, идеологически посмертно проработать и изъять его книги из советских библиотек (чтобы десятилетие спустя с триумфом их переиздать массовыми тиражами и вернуть на полки, объявив предтечей социализма), но на самом деле Грин – писатель абсолютно русский. С нашей тоской, нашей безбрежностью, безоглядностью, с русской душой и надеждой.
«ЛГ»-досье
Алексей Николаевич Варламов – писатель, филолог, исследователь истории русской литературы ХХ века. Ректор Литературного института имени А.М. Горького. Профессор МГУ, преподаёт русскую литературу начала XX века и ведёт творческий семинар в Литературном институте. Автор многих художественных произведений, в том числе романов «Лох», «11 сентября», «Мысленный волк», «Душа моя Павел»; постоянный автор серии «Жизнь замечательных людей» («Молодая гвардия»). Член жюри литературной премии «Ясная Поляна». Лауреат множества премий, в том числе премии «Антибукер», Александра Солженицына, национальной литературной премии «Большая книга», Патриаршей литературной премии, Международной премии «Писатель XXI века» и др.
