Поэзия и театр: интервью с Андреем Родионовым и Екатериной Троепольской
Александра Шиляева: Поэзия и театр — это огромные самостоятельные величины и пересекаться им необязательно, а если они пересекаются — это должно быть как-то оправдано. Расскажите, как все началось, как вы пришли к такому жанру как «поэтическая пьеса».
Екатерина Троепольская: В 2012 году у нас была серьезная экспедиция на два года в Пермь. Там сложился поэтический фестиваль «СловаНова». Он отличался от остальных фестивалей тем, что не был «междусобойчиком». У нас был большой бюджет, что необычно, потому что есть мнение, что поэт должен быть голодным, должен писать в стол… и другие вещи, о которых могут сказать чиновники перед тем как выдадут вам гроши на проведение фестиваля. Сенатор Перми увеличил бюджет. И программа строилась так, что мероприятия были с утра до вечера: лекции, выступления, спектакли, концерты. Сотни участников. Отдельной строкой в фестивале шли поэтические спектакли. Эдуард Бояков, создатель театра «Практика» в Москве, изначально занимался поэтическими спектаклями: по стихам Веры Павловой, Веры Полозковой, Андрея Родионова, Дмитрия Воденникова. И все время ему приходилось выдумывать какие-то форматы, в которых эта поэзия может существовать на сцене.
Андрей Родионов: Наш первый поэтический спектакль целиком мы поставили вместе с Бояковым. Спектакль «Двенадцать». Мы придумали его на сцене Политеха, где выходили по очереди 11 поэтов, известных и не очень, а двенадцатым был Вениамин Смехов, который читал поэму Блока «Двенадцать». Мы тогда только начинали понимать, что на сцене работают самые простые, очевидные вещи, и эта форма помогала нам собирать зал Политехнического — это 600 человек.
Е.Т.: Также здесь надо говорить о том случае, когда на сцену выходит поэт. Поэт выходит на сцену не просто читать, а он выходит в красивом свете, с музыкой и видеосопровождением. Бояков всё делал минимально и красиво, чтобы не затмить текст, и люди часто разочарованно спрашивали: где же спектакль? Это не спектакль! Но, тем не менее, мы находили ценителей.
— По какому принципу вы отбирали поэтов для участия?
Е.Т.: Мы выстраивали внутреннюю композицию. Старались собрать по-настоящему разных авторов, чтобы это были и известные, и молодые. Проект перестал существовать, когда начались разногласия в команде: люди отказывались работать с Бояковым. В последний раз мы показали спектакль на Красной площади на книжной ярмарке в 2016 году.
— Почти год назад в ЦИМе прошла премьера спектакля по стихам современных поэтов «Че стихи любить». Вы там выступили как режиссеры. Расскажите о работе с актерами, которые задействованы в спектакле, и как вы здесь выстраивали композицию?
А.Р.: В спектакле задействованы выпускники школы-студии МХАТ, мастерская Виктора Рыжакова. Сначала они предложили нам название «Че стихи», но мы добавили туда слово «любить» и этим самым задали определенную тему для всей композиции: стихи о любви.
Е.Т.: Да, мы решили, что это должна быть простая аллитерация, проходящая через весь спектакль. Любить можно было все что угодно, например, Сербию, как в стихотворении Дмитрия Данилова, и не любить тоже было можно. Мы сконцентрировались на очень длинных и смешных текстах. Сначала актеры читали без отклика в душе, много думали о том, как правильно читать. В итоге, мы запретили актерам думать о смысле и договорились с ними, что они будут концентрироваться только на звуке, паузах, а там, где знаки препинания — делать паузу.
А.Р.: Потом мы отменили костюмы, декорации, выключили свет, раздали зрителям фонарики, чтобы они сами освещали сцену. И получился длинный, занудный, мрачный спектакль. Половина зрителей рыдают и в восторге — половина в недоумении. Получается грустная история, т.к. все заканчивается стихотворением Льва Рубинштейна «И вот я здесь». У нас приличный набор авторов. Все тексты длинные и это позволяет актерам разогнаться. Мы попытались дать актерам почувствовать удовольствие, произносить написанные поэтами слова, услышать звук. Было очень тяжело сломать нарочитое актерское чтение.
— Вам не кажется, что это связано с тем, что главная проблема актеров в непонимании того, о чем идет речь?
А.Р.: Да, получить хорошее чтение возможно, но его можно получить от образованного человека, если его учили понимать поэзию, и, хорошо, если он сам пытается что-то писать. Мы с актерами начали заниматься именно ритмом и чтением, сломали их стереотипы и понимание того, что они актеры. Попросили их выбрать самим материал для чтения. Это был такой неофитский, случайный выбор. Они выбирают те стихи, которые им понятны. К пятому спектаклю ребята сказали, что начинают что-то ещё понимать, им не скучно, они перестают думать, что стихи это что-то далекое, для вступительных экзаменов в красивом платье.
— А как вы думаете, поэта нельзя научить драматизированному чтению? Вопрос природы?
Е.Т.: Любой поэт, выходя на сцену, оказываясь не в состоянии долгого говорения, а в ситуации личной интонации которая приходит к нему сейчас — становится актером, НО правильным актером. Это простраивается с помощью внутренней режиссуры, и поэты все прекрасно выглядят на сцене. Мы не видели ни одного поэта, который сдувается и читает плохо. Они все ясно произносят слова, даже если делают это по-своему.
— Как и при каких обстоятельствах вы написали вашу первую пьесу в стихах?
А.Р.: Первое наше творение мы написали в Перми. В какой-то момент у меня случился кризис, потому что я 17 лет работал в музыкальном театре Станиславского красильщиком и резко сменил работу: стал начальником пиар-службы музея современного искусства в городе Пермь. На одной из вечеринок в книжном магазине «Пиотровски» я столкнулся с человеком, который ел «Нурофен плюс». Сейчас уже его не выпускают. Тогда это было кодеиносодержащее средство. Этот парень рассказал, что работает на пермском заводе моторов для истребителей: ест Нурофен и идет мастерить моторы. И меня так впечатлила эта история, что моторы для истребителей делает вот этот человек, который съедает 20 таблеток и сам «летает» не хуже самолетов. Это стало основой сюжета для нашей первой пьесы в стихах «Нурофеновая эскадрилья». Действие происходит в далеком российском будущем, где все говорят стихами. Молодые ученые на ветках выращивают самолеты, как баклажаны, с помощью нанотехнологий. Они сами испытывают эти самолеты, и все заканчивается достаточно трагично. Это был неожиданный опыт. Мы сами удивились, когда написали. В Перми в то время проходил масштабный театральный фестиваль «Текстура». Мы послали туда нашу пьесу и получили один из главных призов!
Е.Т.: «Нурофеновая эскадрилья» до сих пор подписана одним именем Андрея, я давала подсказки только по сюжету. Это была первая попытка передать действие стихами в большом формате. Андрей всегда писал баллады, но на действительно большую историю нам не хватало объема. Получилась пьеса наощупь. Тогда мы мало что понимали в драматургии. «Нурофеновую эскадрилью» лучше обозначить как поэму.
— Очень хочется поговорить с вами про пьесу «СВАН». Который год она собирает полные залы в Центре Мейерхольда. Что такое «СВАН», и как родилась эта пьеса?
А.Р.: Катя из Украины, из Луганска. Она 7 лет получала российское гражданство, и я тоже подключился к этому процессу. Ночью 30 декабря мы стояли в очереди на холоде и ждали, когда откроется подольский УФМС. Там я впервые почувствовал, что в этой очереди национальностей нет. Здесь все — товарищи по несчастью. Это стало темой повествования.
В «Нурофеновой эскадрилье» один из персонажей спрашивает другого: «А Клавдию Петровну уже расстреляли?» И ему отвечают: «Нет, ее уволили и перевели в проект СВАН». И мы придумали пьесу про то, как в будущем мигрантам, чтобы получить в российское гражданство, придется сдавать экзамен в стихах. Есть поэт, который их учит, есть поэтический трибунал из трех серьезных женщин в погонах. Они профессионалы в поэзии, говорят в рифму и требуют от претендентов все бумаги в стихах.
Е.Т.: По поводу того, что такое «СВАН»: мы решили, что это такое чиновничье искажение слова Schwan (нем. лебедь). «Гадкие утята» становятся лебедями-россиянами. На этом все построено. Мы получили небольшую премию от «Золотой маски» за эту пьесу. Потом познакомились с Мариной Брусникиной — и вот уже три сезона спектакль идет в ЦИМе. Постановка очень красочная: много песен, которые мы специально написали, молодые актеры, яркие костюмы.
— С актерами мастерской Дмитрия Брусникина было так же тяжело, как с мастерской Виктора Рыжакова?
А.Р.: Нет. Здесь я впервые столкнулся с теми актерами, которые читают стихи и умеют это делать. Самое забавное, что объяснить, почему это происходит, я, наверное, не смогу. С мастерской Рыжакова нужно было чуть ли не ругаться, чтобы чего-то добиться — и вдруг мы видим людей, которые настроены только на творчество, то есть они настолько настроены творить, что ты сам уже начинаешь думать: ребята, потише!
Е.Т.: Это было для нас большое приключение. Мы впервые столкнулись с труппой, где текст пьесы знает любой. От начала до конца. Это стало для нас большим подарком, потому что одно дело, когда мы с Андреем переговариваемся цитатами, а тут появилась компания людей, которые могут шутить с нами. Это здорово и очень приятно.
— В 2017 году на Канском фестивале прошла премьера фильма «Прорубь» по вашему сценарию. Это фильм в стихах. Как такое возможно?
А.Р.: После приезда из Перми в конце 2012 года смелый и бескомпромиссный режиссер кино Андрей Сильвестров заказал у нас пьесу в стихах о России с четырьмя сюжетными линиями. Бюджет был очень маленький. Катя придумала такой сюжет: крещение, у проруби толпится народ, из проруби выходит водолаз (это современный художник), он снимает шлем и говорит: «Иисусу было тепло». И далее мы придумываем, что главным героем нашего сценария будет прорубь: сначала президент вылавливает оттуда щуку, потом там ловят беглого олигарха, который прятал подо льдом деньги, в четвертой части в прорубь падает алкоголик, которому мы даем шанс на спасение. Фильм снимался 2 года.
— Где его можно посмотреть сейчас?
Е.Т.: Он выложен во всех соцсетях.
А.Р.: Это специфическое зрелище. У фильма есть поклонники. Кому-то нравится первая смешная часть, а кому-то вторая, метафизическая. Есть еще большая часть людей, которые вообще не понимают, что это за артхаусный салат.
— В прошлом году прошла премьера спектакля «Кандид» по вашему сценарию в стихах. Потрясающая, яркая постановка. Расскажите про вербатим, как вы переделали текст Вольтера?
А.Р.: Поэтический вербатим отчасти изобретен нами, но, конечно, используется он многими авторами. Вербатим — это когда берется прозаический, часто документальный текст, и слова в нем переставляются таким образом, что текст становится рифмованным. Ты, как автор, стараешься не добавлять туда никаких своих других слов. Поэзия добавляет легкости и веселья.
Е.Т.: Все началось с того, что к пятидесятилетию творческой деятельности Любимова театр на Таганке заказал нам небольшую пьесу по архивам. Это были статьи из газет, речи, доносы, докладные записки. Из всего этого мы путем переставления слов сделали небольшую пьеску, которую Вениамин Смехов и Феликс Антипов с актерами поставили несколько лет назад. Получилось очень мило. С тех пор мы и используем этот прием.
А.Р.: В спектакле «Пир» по Платону (Театр.doc. режиссер: Всеволод Лисовский) я играю Сократа. Там есть довольно большой монолог жрицы. Изначально он был громоздким и скучным, и я его зарифмовал. Получился платоновский рэп. Это было уже не вдохновение, а простая работа по облегчению текста. Также поэзия обостряет мельчайшие намеки.
Е.Т.: По заказу всю повесть Вольтера «Кандид» мы зарифмовали разным слогом, разными рифмами и получился музыкальный спектакль. Еще в прошлом году мы полностью переписали «Горе от ума» тем же грибоедовским слогом, но немного изменили сюжет: Саша Чацкая приезжает с Гоа и пытается вправить всем мозги. Пьесу поставили в Латвии.
— А Софья юноша?
А.Р.: Нет, ее мы оставили девушкой.
Е.Т.: Мы сначала думали, что стоим на общекультурной платформе, что работаем с произведением, которое все знают. Для нас стало большим удивлением, когда после спектакля мы стояли в курилке и люди, выходя, говорили друг другу, что, наверное, стоит почитать пьесу, раз постановка такая интересная. А мы думали, что играем с известными фразами, выстраивали текст и ждали, что зал будет хором подпевать... Но нет, все оказалось мимо. Вся наша работа.
А.Р.: Ну это не грустно. Скорее, забавно.
— Андрей, Екатерина, с вами было невероятно интересно! Я желаю вам новых театральных побед!
СПРАВКА
Андрей Родионов — русский поэт.
Екатерина Троепольская — кинокритик, директор мастерской Дмитрия Брусникина.
Не так давно Андрей и Екатерина проявили себя как драматурги: их совместная пьеса «СВАН» поставлена в Театральном центре им. Вс. Мейерхольда (ЦИМ), в 2017 по их сценарию вышел фильм «Прорубь». А самое интересное, что и пьеса, и сценарий фильма написаны в стихах.