Пробуждение в сон. Рассказ
...Голос был неожиданный. До звонка он почему-то представлял себе плоский, с повизгиванием. Номер телефона получил накануне. Знакомая матери, узнав про его музыкальную неприкаянность, сообщила: и у подруги ее дочь, «совсем взрослая, детей пора рожать, а тоже — вздумала профессию менять»... Сама цепочка ему не нравилась: у подруги есть подруга, у которой дочь... Иногда мама начинала мысленно его женить — то на одной «дочери знакомых», то на другой, — все это он кое-как терпел, но подобные «мечтания вслух» переносил с трудом. Эта цепочка «знакомых знакомых» опять напомнила что-то житейское, тягостное. «Закончила Бауманский, но тоже больше не хочет ничего проектировать... Работать хотя бы хормейстером...» С этим словцом ему и примерещилось: молодая, белесая, в мелких кудряшках, в красном квадратном платье и на высоких каблуках — существо писклявое и вздорное... Но голос в телефонной трубке был грудной, глубокий, с теплыми тембральными переливами, и образ сразу обрел иные очертания — темноватые, каштановые волосы, изящные тонкие пальцы... Не понравился только сигаретный дым (другая рука, что не держала трубку, рисовалась опущенной, — гибкой кисти, чуть повернутой вверх, за крышкой стола не видно, но сизоватый дымок оттуда медленно выплывает). «Завтра, на середине станции? Хорошо. До свидания...» Он нажал на рычаг и стоял онемевший.
К телефонной будке, что встретилась в тихом дворике, Антон Орешников подходил совсем не для этого. Приехал слишком рано, до занятия с учительницей оставалось более получаса. Он вспомнил вдруг о Лехе... Год! Год не виделись! Он даже обрадовался, что будка подвернулась. Достал записную книжку — взгляд и упал на недавнюю запись: «Таня, музыка».
Сначала все-таки отыскал Лехин номер, заторопился набрать цифры, нетерпеливо ждал, когда гудки прервет веселый — с усмешечкой из-под усов — голос, но трубку взяла женщина. Он почувствовал себя неуютно. Вдруг оробев, спросил: «А Лешу можно?» В ответ упали усталые слова: «Леши нет. Алеша умер».
Антон молчал — не знал, что ответить. Потом невнятно промычал: «Простите», — и повесил трубку. Глянул через стекло. Мартовский грязный снег, асфальт в трещинах... Он еще ничего не понял, когда — тут же — стал набирать номер «Таня-музыка». Грудной, завораживающий голос был так удивителен в трубке, мембрана которой чуть похрипывала, так необычен, после опустелого «Леши нет», будто его намеренно разыгрывали. Голос звучал словно бы из иных измерений, даже не из той бесконечной сети проводов (которая тут же пришла на ум), но из глубины совсем неведомых пространств...
