С грозным весельем в глазах. Валерий Попов к 85-летию Евгения Рейна

Помню первую свою встречу с Рейном. Я приглашён на поэтический вечер в «приличный дом». Сижу, не смея глянуть на Поэта, и даже голос его смущает меня – величественный (обычные люди так не разговаривают), сиплый, и с «носовым прононсом», причём он это даже подчёркивает. Он – имеет право на всё! И вдруг что-то стукает о паркет. Лист отличнейшей твёрдой бумаги, сложенный вдвое, упал и стоит домиком. Я уже качнулся на своём стуле, но вовремя удержался, сообразив: это он специально швыряет прочитанные листы! И такое величие Евгений Рейн демонстрирует везде. Его слава недосягаема. Он печатается лишь в престижнейших, запрещённейших журналах – «Эхо» и «Континент» – и не боится. А всё прочее – отвергает! Вот нам бы так!

Вскоре, однако, докатилось до нас и добродушное обаяние Рейна. Международные успехи свои в дружеском кругу он преподносил исключительно насмешливо – сардонически, с кривой своей ухмылкой, уводящей рот вбок, запросто рассказывал нам, как вместо долго ожидаемого гонорара в валюте вдруг получил переданную ему по всем правилам конспирации… пачку чая!.. И всё в таком роде. Веселье вдруг всплывало в его чёрных, почти инфернальных очах. Вот это – личность!

И он уже успел пострадать за своё, но относился к тем делам высокомерно-насмешливо. Он вышел из поэтической плеяды Технологического института (тогда технические вузы притягивали все таланты), и ближайшими соратниками его были Найман и Бобышев. Там случился скандал со стенгазетой «Культура», в которой печатались (на машинке) они. Рейн (возможно, как самый из них громогласный) пострадал больше всех, его отчислили из Техноложки перед самым дипломом. Быть может, репутация пострадавших, но не сдавшихся и сблизила их с Ахматовой, которую они поддерживали в её опале как могли и которой читали свои стихи, получившие её одобрение. И – есть фото – скорбно стояли у её гроба. «Особенно Рейн» – хочется добавить в его же саркастической манере. Но что самое важное – в сиянии Ахматовой писать плохо было нельзя, и все они, включая пришедшего в их компанию Бродского, Ахматову не подвели. Далеко не у всех поэтов было столь яркое начало пути. Хотя пророчество Ахматовой про «золотое клеймо неудачи» коснулось и Евгения Рейна.

Именно в славные шестидесятые у многих сложилась судьба. Уже блистал Городницкий, создавший свою славу самостоятельно, без какой-либо официальной поддержки. Уже все знали книги Кушнера и любили их. Рейн тогда мог похвастаться лишь своей независимостью.

Диссидент? Нет. В этом убедились все, когда его наконец издали. Родившись в тридцать пятом в Ленинграде, он пережил, перестрадал те годы, которых уж никак нельзя было не ценить.

Но главное, но главное, но главное –
Я был красноармейцами прикрыт.
И вот стою, на мне пальтишко справное,
Уже полгода я одет и сыт.

Он – ленинградское дитя, «крещённое» невской водой, и великолепно о том написал:

И столько невской молодой воды –
Такой запас столетья и здоровья!

И это всё опубликовано с опозданием, быть может трагическим, сильно после того, как все его товарищи уже «взошли». В чём дело? Просто – он, с его талантом и гонором, позволял себе больше других, то, что не вмещалось ни в социализм, ни в бодрую перестройку. «Когда б вы знали, из какого сора!» – восклицала Ахматова. Но Рейн, с его пристрастием к прозаизмам, натурализмам, да и просто упрямством, позволял себе такой «сор», от которого, может быть, и Ахматова бы содрогнулась! И его – не печатали. Даже и в наступившую уже «прогрессивную эпоху»… Тяжело!

Зато с каким упоением мы повторяли наизусть самое мрачное и «антихудожественное», самое вызывающее, а потому и самое любимое «наше его» стихотворение про соседа Котова:

Каждый вечер на кухне публично он мыл ноги
И толковал сообщения
из вечерней газеты «Известия»
И из тех, кто варили,
стирали и слушали – многие
Задавали вопросы –
Всё Котову было известно…

Конечно, в стране, где искусством и литературой правили такие Котовы, Рейн никак не мог сойти за «своего», и его бескомпромиссное противостояние им и, соответственно, невыход его книг вызывали у всех глубокое уважение. Но ведь другое же время пришло! И что? А вдруг обидятся сотрудники «теперешних», прогрессивных «Известий»?..

Сатира не стареет. А Рейн – опять не в обойме. Его покинула любимая жена, красавица Галя, и ушла к бывшему другу. Рейн становился «ужасным», резким, обидчивым. Почему-то доставалось и нам – хотя никто вроде себя не опозорил. Что-то помаленьку празднуем, и вдруг появляется Рейн, как посланец из тьмы, со скорбным лицом и в вытертой дублёнке. Немой укор? Хотя и не такой уже «немой»! Скорее – запальчивый и злой. Самый нежный и тонкий наш поэт написал о нём тогдашнем: «Ну что с тобой, мой друг? Ты, как свеча, потух! Уж за твоей спиной тебя жалеют вслух…» Может, действительно поэт «переиграл» со своим величием и трагизмом и – проиграл?

Но Евгений Рейн не из тех, кто проигрывает. Вековой опыт «выживания в отчаянии» у него в крови. Он вдруг оказался в Москве, женившись на красивой и весьма респектабельной москвичке, переводчице, и оказался на Высших сценарных курсах, в «кузнице элит», где очутились также и Битов, и Найман. И вскоре Рейн сделался весьма знаменит и в Москве, поначалу – благодаря своему саркастическому эпосу – к примеру, о венценосном Евтушенко, который в коктебельском Доме творчества самым сложным образом эвакуировал своих возлюбленных через окно со второго этажа, причём именно тогда, когда все шли мимо на завтрак, хотя он мог выпустить их через дверь, и никто бы не заметил, но это не интересно... Именно «венценосных» Рейн особенно не щадил, хотя к ним тянулся. Славу его поддерживали и стихи, которые он читал в компании своих знаменитых друзей – Ахмадулиной, Аксёнова и других – при самом благожелательном их внимании. Странно – но при таких связях книга его «всё выходила и выходила», но так и не вышла. Закружился в московской карусели? А может, такого и любили они – очаровательного неудачника?

Притом он был добр и светел и со старыми приятелями-ленинградцами, и, прочитав трагическую мою семейную эпопею, бросился ко мне: «Слушай! Я прочитал про Нонку! В Москве я сейчас в одном жюри – обязательно премию дам тебе!»

И дал – переругавшись со многими влиятельными москвичами, имевшими свои расчёты, но, конечно, не только из-за этого. Удивительно – но в Москве отношения его почти со всеми испортились, и отнюдь не только из-за его «эпоса». «Очаровательный Рейн» взбунтовался? Взорвался? Надоело, что было? Самые главные «литературные москвичи» вдруг оказались с ним в контрах. Перескандалил?..

Помню собрание русского ПЕН-клуба, ставшего тогда центром респектабельности, и одинокого Рейна в углу буфета. И когда кто-то начинал ему выговаривать за не совсем приличные способы заработка (он демонстративно взялся переводить стихи Туркмен-баши, хозяина Туркменистана, считавшегося тогда оплотом реакции), Рейн кричал: «Мне нечего есть. А Вы – негодяй!» Неужели мстил им за слишком лёгкий, по его понятиям, успех, и вовсе не за страдания – а так, по знакомству? А его первая книжка появилась только в восьмидесятых! Прорвалась обида? Или демонстрировал свою независимость – и от «прогрессистов» тоже, не очень-то помогших ему. Как ни странно, большую поддержку с выходом книги в Москве ему оказал Егор Исаев, лауреат государственных премий, вдруг полюбивший Евгения Рейна и его стихи. И Рейн – в пику кое-кому – любил об этом публично рассказывать, окончательно «замочив» свою репутацию в изысканном обществе!

И предыдущий праздник в честь его юбилея был устроен в родном Петербурге хлопотами его жены Надежды, главной хранительницы и спасительницы его таланта. Но – слухами земля полнится – только мы с Кушнером оказались в первом «забронированном» ряду, посчитав, что друга, тем более поэта, нельзя отрицать. Остальные, видимо, так не считали… Однако Рейн провёл свой вечер великолепно, словно «заполненность» зала его не интересовала. И правильно, так и надо! А стихи – все о близком, поэтому так и волнуют. Особенно моё любимое, заканчивающееся: «Было, были, был, был, был...»

И – есть! Преподаёт в Литинституте. И это – правильно. Хотя навряд ли он там преподаёт правила хорошего тона. И, думаю, не тайны стихосложения – эти тайны невозможно постичь. Главное, что может «преподать» Евгений Рейн, – это мужество выбора своей собственной, независимой судьбы, продемонстрировав, чего это стоит.

Но кто же захочет так страдать? Разве что он сам, живой памятник нашей эпохе, величественный и неукротимый, с грозным весельем в глазах.

Поздравляем Евгения Борисовича Рейна с 85-летием! Желаем крепкого здоровья, счастья и благодарных читателей!