Семейные тайны. Рассказы
АНГЕЛ МИТЕНЬКА
Галина Сергеевна так навернулась на узкой ледяной дорожке, упав в сугроб и разбив лицо о ледяную мартовскую корку, что даже пронзительно вскрикнула. Митенька обернулся на крик и поспешил к несчастной женщине, на лице которой уже проступили кровавые трещинки, да и рука оказалась порезанной до крови. Он попытался ее, грузную, поднять, но она застонала: «Нога! Кажется, сломала». Но потом пощупала лодыжку и замотала головой: «Нет, наверное, связки порвала».
Она оперлась на Митенькину руку и, раскорячившись, — видимо, пытаясь вот так оставаться поближе к земле, сделала несколько шагов:
— Ой, нет, не могу идти, больно.
— Может, скорую вызвать? — предложил он.
— Домой, — решительно отрезала она и, раздвинув губы, звучно вдохнула через них шелестящий воздух, — я тут совсем рядом живу.
Митенька и потащил ее на себе. И — правда — идти было недалеко, он завел ее в подъезд, погрузил в лифт и поставил возле дверей.
— Молодой человек, может, вы меня до самого дивана проводите? — попросила она, вглядываясь в тонкие черты его юношеского лица, в прозрачные серо-голубые глаза, сразу вызывающие доверие.
Вошли. Он помог ей снять шубу, расстегнул и стащил с ног полусапожки, и она улеглась на диван, все еще охая, постанывая и кряхтя.
— Молодой человек, а чайник поставите? Чаю бы мне… Вы тоже можете со мною попить.
В общем, остался с ней Митенька до самого вечера. Делал примочки на лицо в ссадинах, перевязывал пораненную руку, ходил по ее просьбе в аптеку за болеутоляющими и эластичным бинтом, в магазин за хлебом, сахаром, картошкой и коньяком («лучшее лекарство!»), потом жарил картошку, разогревал котлеты, резал помидоры, приносил ей все это на подносе, наливал коньяк, угощался по ее настоянию и сам, и уже когда покидал ее дом, многое знал про Галину Сергеевну.
Что она пенсионерка, третья группа инвалидности, щитовидка, оттого она такая тучная; что она терпеть не может родственников — сестру и племянницу, которые зарятся на ее квартиру, просили даже написать завещание, а помощи от них никакой: сестра — неудачница, три раза была замужем: и все три раза мужья ее бросали и обворовывали, а племянница Натаха — та вся в мать: ни кожи ни рожи, а сама — в актрисы; что квартира эта досталась ей от мужа, который был тряпка, а это свекр настоял на разводе. Что был этот свекр большим чином в КГБ и работал на самой Лубянке; что в молодости Галина Сергеевна была ого-го и с фигуркой (она даже попросила Митеньку в подтверждение этого достать из комода альбом с фотографиями) и такие дела проворачивала, что о ней можно роман написать. Даже кое-что она Митеньке и порассказала о своих былых проделках: как грузинам торговала «мерседесы», например. Да, еще при советской власти! Предлагала купить, показывала тот, что стоял в те времена возле здания на Лубянке и принадлежал ее свекру, брала задаток, да и с концами. А когда покупатели подступали к ней с ножом к горлу, обещала, что свекр (тут она называла известную всем фамилию) их сотрет в тюремный порошок. Про свекра они и так знали — иначе и не было бы никакого задатка, и тут понимали, что дело серьезное и угрозы реальные: отступали. А прокололась она на ерунде и незаслуженно: пообещала подруге шубу из распределителя, та дала деньги, а Галина Сергеевна как-то все не могла до этого распределителя добраться, чисто технически. Деньги как-то сами собой утекли меж пальцев — по мелочи. И вот прошло полгода, она уже и забыла про эту шубу, а тут к свекру на прием прорвалась мать этой подруги, активная такая, пробивная. И все ему выложила: мол, прикрываясь уважаемым именем, невестка берет деньги и потом их не возвращает. Ну, и этот свекр полоумный устроил ей разнос, сынка своего настроил против нее и прямо-таки заставил развестись. Но она не жалеет: такой он был клеклый, почти и не мужик… Зато — вот, квартира у нее какая!
Уходил от нее Митенька, полный впечатлений, сочувствия и готовности в дальнейшем помогать этой беспомощной одинокой пожилой женщине. Обещал привести к ней свою девушку — показать, по ее просьбе. Она сказала ему напоследок:
— Я — прекрасный физиономист, учтите это! Сразу скажу вам — подходит вам эта барышня или это не ваше.
Митенька из сострадания исправно навещал ее дважды в неделю, носил продукты, готовил еду, проводил за беседой целые вечера. Она даже стала обращаться к нему на «ты» и кликать «Митенькой», сокрушалась по поводу его телесной хрупкости и бледности, но лишь через месяца два вспомнила про его девушку.
— А девушка-то твоя как? Чего не приводишь, не показываешь?
— Девушка? — он блаженно улыбнулся. — Очень хорошо. Прекрасно просто! Она вышла замуж за очень достойного человека, моего друга, я был у них свидетелем на свадьбе, подарил им деньги на свадебное путешествие в Венецию, забронировал для них путевки в турбюро. И они сейчас уже в Венеции!
— Дорогой подарок! — Галина Сергеевна взглянула на него с подозрением, но лицо Митеньки светилось от счастья, и эта радость была так искренна, что сразу отметала мысль о притворстве.
— Ничего, деньги нашлись, — отмахнулся он.
— Ну, ладно, возьмешь себе получше, — вздохнула она.
— Да! Я тут познакомился с такой чудесной девушкой как раз в этом турбюро, бронировал у нее путевки, но она так несчастна. Представляете, она приехала из Брянска, снимает здесь комнату где-то в Гольяново, на это уходит больше половины зарплаты, а в Брянске у нее остался ребенок, ради которого она и отправилась на работу в Москву. Мать-одиночка. Отец совсем ничего не дает. Я обещал ей помочь.
— Хм, — Галина Сергеевна поморщилась. — Из Брянска? Смотри, как бы она тебя не захомутала, знаешь, сколько таких охотниц на московскую недвижимость? Вот: к примеру, сестра моя. Была у нее избушка лубяная, а у зайца, муженька ее, — ледяная, так он вселился к ней, прижил дочку, Натаху, я рассказывала, а потом и давай квартиру ее делить при разводе. Она еле ноги унесла, прописку московскую потеряла, в Подмосковье теперь с дочкой. Вот они на мое жилье и рассчитывают, но зря. Квартира-то у тебя есть? А лет ей сколько: этой, из Брянска? Ты говоришь — ребенок у нее. Смотри, как бы не оказаться тебе в бомжатнике, есть такие расклады.
Квартира у Митеньки была: он был в ней прописан вместе с отцом и матерью. Но отец — театральный режиссер — уже лет семь как ушел к молоденькой актрисе, а мать два года назад вышла замуж за ученого из Новосибирска и уехала к нему. Митенька теперь жил один.
— Ребенка жалко, — ответил он. — Я хотел ему игрушки какие-то купить, а она, Катя эта, сказала: нет, лучше деньгами, а то ему в третий класс идти, много чего нужно: школьная форма, ранец, учебники всякие... Я ей деньги и отдал.
— Смотри, не особенно-то прикармливай, — посоветовала Галина Сергеевна.
— Да я только в крайней нужде когда, — кивнул он.
И правда — как только он остался один, без отца, без матери, сразу обнажилась перед ним, как он сам выразился, «голая правда жизни». И душа его «страданиями человеческими уязвлена стала». Еще летом задумал он собрать деньги на машину своему духовнику — отцу Глебу, который служил в Подмосковье и подчас не мог вовремя добраться до иных прихожан, прикованных к постели и нуждающихся в его утешении. Один так даже и умер без исповеди и причастия, так и не дождавшись священника, отчего отцу Глебу пришлось выслушать от архиерея немало неприятных слов и даже угроз: мол, если еще повторится такое, то… Вот тогда Митенька и взял свой первый кредит в банке. Прибавил еще то, что насобирал по знакомым, и батюшка поближе к Рождеству купил-таки трехлетнюю корейскую машину. А пока Митенька обращался с вопросом о пожертвованиях к его прихожанам, познакомился с девушкой из Черновцов, беженкой:
— Сама як рыба на мели…
Рассказала ему, что устроилась она к лежачей больной сиделкой — сутки работает, сутки отдыхает, а денежки все, какие есть, шлет на Украину. Кормиться-то она кормится у хозяев, а вот ботинки на зиму купить не на что. Она показала на свои ноги, обутые в кроссовки, а дело уже в ноябре было, снежок, морозец. Митенька пожалел, дал ей денег на ботиночки с мехом, а она ему за это пирожков с капустою напекла, принесла завернутые в рушнике. Хорошая девушка, Оксана.
Или вот работал он в институте, который и окончил, секретарем кафедры, бумажки всякие заполнял-перекладывал, а на соседней кафедре сидела Лена, с которой они иногда вместе чай пили. Так эта Лена полезла занавеску вешать да и упала со стремянки — да так, что выбила себе передний зуб прямо на глазах у Митеньки. Плакала и причитала даже не столько от боли, сколько от того, что теперь как ей жить в таком виде? Не то что замуж выйти, а и показаться на людях? И денег нет…
Митенька через два дня пришел к ней домой и протянул пухленький конвертик. Хотелось ему утереть всякую слезу, облегчить любую ношу.
Пришел как-то раз навестить Галину Сергеевну, принес вафельный шоколадный торт, коньяк, а она мечется по кухне с тряпками в руках, кричит:
— Митя, пойди наверх, меня соседи сверху заливают!
С потолка струи текут, капает.
Митенька поднялся на этаж, а там тоже переполох: стоит соседка по колено в воде, говорит, дочка забыла кран закрыть, вода лилась в раковину с грязной посудой, перехлестнула через край. А дочка, говорит, у меня больная…
И правда — вышла дочка, лет семнадцати, а руки-ноги у нее, как будто только что из Дахау, такая тощенькая. И глаза мутные.
Митенька кинулся помогать — собирал воду совком, сливал в ведро, а потом еще и тряпки принялся выжимать. А мать ему все плачется:
— Не ест ничего, анорексия. Так ведь и помрет от истощения. Уже и не соображает ничего. Лечиться надо, а кто платить будет?
В общем, собрали всю воду, вытерли насухо. Митенька и узнал, что есть клиника в Москве, где лечат таких, с нервной анорексией, — «Спасение».
Через несколько дней принес им денег, такой худенький, бледный, с прозрачной кожей, с синеватыми кругами под глазами, едва ли сам не нуждающийся в спасении, а глаза полны странным каким-то отчаянным блеском. Наведался и к Галине Сергеевне, на сей раз без гостинцев.
Она ему:
— Митенька, что-то ты совсем отощал, что с тобой? Не ешь совсем, что ли? Шея у тебя вон, как у курицы общипанной. Дай хоть покормлю.
— Так ведь пост. Мне много не надо. Для меня лучшая пища — это утешение. А не все пока удается. Помните, я вам рассказывал, как я купил своим друзьям Вике и Теме путевки в свадебное путешествие? В Венецию? Так фирма эта устроила недоразумение. Мало того что рейс отменили и им пришлось покупать билеты на другой самолет, так еще и гостиничная бронь оказалась несуществующей. Они там скитались, ночевали где придется, а вернулись и пошли жаловаться в фирму, которая им эти путевки продала. Катю — помните, которая из Брянска? — уволили. Она — ко мне: за комнату платить нечем, ребенок голодает. Я и предложил ей пожить у меня, пока она работу не найдет.
И Оксану из Черновцов хозяева, у которых она сиделкой, отказались регистрировать у себя. Я зарегистрировал, а бабуля, за которой она ухаживала, померла. И она тоже теперь без работы и жилья. Тоже дня два как у меня. Только они как-то не ладят между собой: ругаются постоянно.
— Митя! — Галина Сергеевна аж возопила. — Так ты что же — мать Тереза у нас? Тебе что — больше всех надо? Богатый, что ли, такой? Может, и мне деньжат в таком случае подкинешь? Мне вот тоже — ремонт вон после потопа, к морю хочется, на курорт, зубы подлечить…
— Да? — растерялся он. — Простите, а я и не подумал! А куда вы хотите поехать?
— Эх! — Даже слов у Галины Сергеевны не нашлось.
— Столько страданий! — произнес он, помолчав. — В соседнем подъезде ребенок вывалился из окна — собирали всем домом деньги ему на операцию. Пока собирали — он скончался, деньги пошли на похороны. Батюшка Глеб в аварию попал, сам — слава Богу — уцелел, машину разбил, теперь снова пешком по требам ходит. А в соседнем доме взорвался бытовой газ — две квартиры разнесло. Люди на улице остались. Я их пригласил к себе, но им дали по комнате в общежитии. Много зла в мире, слишком много зла, — заключил он и поглядел Галине Сергеевне прямо в глаза. Она аж качнулась от этого взгляда.
Вообще странное чувство возникло у нее к этому юноше. Хотя какой он юноша — лет ему двадцать шесть, а соображение, как у дитяти малого. С одной стороны, она искренне стремилась ему покровительствовать, опекать своими советами и наставлениями, а с другой — вдруг ловила себя на том, что любуется его светлым тонким лицом, чистым взглядом светло-серых прозрачных глаз. И ведь перед его приходом всегда сама начинала прихорашиваться, надевала одежду понаряднее, прибирала квартиру. Даже какая-то шальная мысль нет-нет да и залетала ей в голову: дескать, а не испытывает ли он к ней… Именно так. Что-то такое стало ей мерещиться, чудиться, сквозить. Невероятно, но ведь бывает такое! Всякое бывает на свете…
Меж тем Митенька куда-то пропал: не приходил неделю, две, три, месяц. Галина Сергеевна хватилась — а телефона-то его у нее и нет: Митенька сам ей всегда звонил на домашний, когда собирался прийти, и не было у нее нужды узнавать его номер.
Наконец, месяца через полтора он вдруг объявился, обещал заглянуть в ближайшие дни и опять на две недели пропал. А пришел жалкий, потрепанный, совсем обносившийся, с синяком на скуле, но и с неизменным вафельным тортиком и чекушкой коньяка «Кенигсберг».
— Кто тебя так?
— Коллекторы приходили. Сначала из одного банка, потом из другого. Грозятся в суд подать. А пока тряханули меня, вот так прямо взяли за грудки и будто всю душу вытрясли. А потом и по лицу приложили. Жестокость!
— Так ты что — кредиты брал?
— Брал, конечно. А то — деньги у меня откуда? Нет, я и свою зарплату отдавал — на лечение, на помощь бездомным, но этого же мало, хотя я взял в институте еще и частный приработок и ссуду: сижу в архиве, делаю нужные выписки для нашего преподавателя, он диссертацию хочет.
Галина Сергеевна усадила его за стол, накормила борщом и все выпытала — про родителей, кто такие, как найти, про кредитные суммы. Была приятно удивлена, что отец Митеньки — известный в Москве режиссер, и актрису, новую жену его, мачеху Митенькину, она видела по телевизору. Решила начать с них, лишь только Митенька уйдет. Позвонила. Сначала грозно набросилась на отца: «Знаете ли вы, что ваш сын... Как можно было его, такого беспомощного в практической жизни, оставлять без присмотра? Не бросите же вы его в беде? Смотрите, как бы лихие люди вообще его в тюрягу не засунули, квартиру бы не отобрали!»
Накрутила его, узнала телефон Митенькиной матери, позвонила и ей в Новосибирск, довела до слез.
В этот же день отец вызвал к себе Митеньку, потребовал назвать сумму задолженностей: оказалось, что Митенька набрал по разным банкам кредитов на миллион шестьсот тысяч. Последнюю, самую значительную сумму ему выдали под залог его доли в родительской квартире. Отец пришел в ярость, но — что делать? — повез деньги Митеньке домой, чтобы вместе с ним отправиться в банк и покончить с этими финансовыми авралами раз и навсегда.
В квартире его ждала неожиданность: на кухне стряпали три незнакомые женщины, по коридору гонял на самокате неизвестный малец, а в его комнате на диване разлегся здоровенный мужик.
