В большом времени русской культуры. Интервью с Иваном Есауловым
Иван Есаулов неизменно входит в топ-50 самых цитируемых филологов России. О ключевых идеях профессора, способствующих такой популярности, – в беседе с Лолой Звонарёвой.
– В течение нескольких десятилетий вы, Иван Андреевич, разрабатываете новые принципы построения истории русской литературы. В чём они состоят?
– Я пытаюсь восстановить в правах в нашей филологии фигуры умолчания, на которые был вынужден пойти М.М. Бахтин. Его книга о Достоевском многими представляется образцом научного труда. Но сам Бахтин горестно сетовал, что «прямо не мог говорить о главных вопросах», что ему «приходилось всё время вилять – туда и обратно, приходилось за руку себя держать». Нельзя сказать, что я всего лишь продолжаю то, что не мог писать самый известный в мире наш философ и филолог. С Бахтиным я вступаю в творческий диалог, полемизирую, он до сих пор для меня самый интересный собеседник… Я пытаюсь обосновать понятие «большое время русской культуры». Бахтин в набросках, не предназначавшихся к публикации, выдвинул понятие «большого времени», в котором великие произведения «как бы перерастают то, чем они были в эпоху своего создания». Задача филолога состоит в том, чтобы освободить произведение от смертных пелён «малого времени» его создания, раскрыть в нём те смыслы, которые остались не разгаданными, не замеченными современниками автора. Однако бахтинское «большое время» для меня слишком абстрактно, оно нивелирует глубинную разницу между различными типами культур. В отличие от Бахтина, я пытаюсь выделить, изучая русскую литературу, трансисторические категории, которые единят отечественную культуру. Чрезвычайно важно, что большое время именно русской культуры зиждется на понятии абсолютного мифа (как его понимал другой великий русский философ – А.Ф. Лосев) с его категорическим постулатом Воскресения. Если мы – в этой перспективе – посмотрим на «историко-литературный процесс», то убедимся: многие знаковые противостояния (например, Достоевского и Леонтьева, общества «Арзамас» и «Беседы любителей русского слова») свидетельствуют не об антагонизме, не о прогрессивности одних и реакционности других, но о многомерности и многосложности единой русской культуры, порождённой пасхальной ветвью кирилло-мефодиевской цивилизации. Эти (и другие) противостояния я истолковываю как продуктивный для русской культуры диалог различных голосов, который лишь в «малом времени» их современности представлялся как враждебный. Такого рода диалог становился катализатором мощного развития русской литературы.
– Вам удалось ввести в теорию литературы два новых термина – «соборность» и «пасхальность». Они входят в название ваших знаменитых сегодня в православных литературоведческих кругах монографий. Прокомментируйте их, пожалуйста, для читателей «ЛГ».
– Эти термины уже вошли в общие литературоведческие словари, а вот насчёт «православных кругов» – я неоднократно высказывался против «религиозного литературоведения». Это неудачное обозначение, которое могло возникнуть в испуганной советско-постсоветской «образованской» среде, насильственно отчуждённой от христианского фундамента русской культуры. Я занимаюсь обыкновенной филологией, совсем не религиозной, всего-навсего пытаюсь восстановить в законных правах то, что насильственно исключено из научного изучения в нашей стране. Эти понятия акцентируют трансисторическое единство русской культуры, часть которой – русская литература. Каждое из них по-разному репрезентирует грани православной традиции, на которой наша культура базируется.
– В чём вы видите «мистику в литературе советского периода»? Так называется одна из ваших монографий, опубликованная ещё 18 лет назад…
– Несмотря на то что советская идеология декларировала свою «материалистичность», я обращаю внимание на следующий парадокс. Два «столпа», на которых базировалась советская литература, – два мистических текста: «Двенадцать» А. Блока – «первая страница советской литературы», как эта поэма характеризовалась в наших учебниках, и «Мать» М. Горького – как «первое произведение соцреализма». Я пытаюсь разобраться в особенностях этой мистики, в её отношении к русской традиции.
– В Болгарии в 2011 году вышла ваша монография «Культурные подтексты Исаака Бабеля». Что нового вы внесли в исследование творчества этого прозаика, которому посвящены статьи Галины Белой и многих других известных учёных?
– И Галина Андреевна, и другие исследователи этого поколения рассматривали Бабеля как оппозиционера, я же постарался показать: его творчество – важнейшая часть раннесоветской литературы, на которой базируется многое и в советской культуре как таковой. В «Конармии» ценность революции не подвергается ни малейшему сомнению. И этот цикл, и цикл «Одесские рассказы» – настоящие шедевры советской культуры. Полемика вокруг наследия Бабеля – полемика в партийном кругу среди «своих», среди «победителей». В своей книге – на материале произведений Бабеля – я показываю, как была переформатирована русская культура, какие она претерпела трансформации, метаморфозы и псевдоморфозы.
– Что для вас означает новое понимание русской классики, на котором вы настаиваете в монографии 2012 года, выдержавшей уже три издания?
– Для третьего издания я написал четыре новые главы (о соотношении западноевропейского ratio и православной традиции в русском XVIII веке, о Державине, Лермонтове, соотношении юродства и шутовства в русской литературе). В рамках интервью невозможно полно сформулировать суть подхода. Нужно читать книгу. Я исхожу из необходимости различать понимание, анализ и интерпретации, настаивая – что пытался обосновать на протяжении более чем четверти века – на субъектно-субъектной (интерсубъективной) природе всякого понимания, на «диалоге согласия» – в большом времени русской культуры – автора и истолкователя. Один не очень доброжелательный к моим установкам интервьюер с радио «Свобода» назвал меня – иронично, разумеется, – «понимателем русской литературы»; конечно, это звучит дразнилкой, однако… Если для анализа и интерпретаций никакой личностной эмпатии между автором и читателем (исследователем) вообще-то не требуется, как никакой особой эмпатии не требуется между рыбой и изучающим её ихтиологом (пример Лотмана, который настаивал на приоритете анализа текста), то для понимания необходимо некоторое созвучие исследователя ценностям той культуры, в рамках которой творит автор. В нашем случае – позитивное отношение к фундаментальным ценностям русской культуры. Культурный разрыв между исторической Россией и советским государством привёл к тому, что зачастую базовые ценности тех, кто писал о русской литературе в советское время, не просто разительно отличались от ценностей самой этой литературы. В ряде случаев можно констатировать их полную противоположность. К сожалению, и большинство постсоветских (а также зарубежных) исследователей находятся в значительной степени в плену того, что я называю логикой «левого мифа». Радикальное расхождение аксиологических установок исследователей и предмета их изучения приводило и приводит к искажению истории русской литературы. Я пытаюсь, преодолевая сопротивление «среды», выправить эту ситуацию.
– Вы назвали портал, который редактируете, «Постсимволизм»? Почему?
– «Постсимволизм» появился как результат цикла международных конференций, которые я проводил, желая соединить наше распавшееся после распада страны гуманитарное поле. На них встречались люди противоположных идеологических убеждений. Я приложил к организации такого рода встреч много собственных усилий... Однако решить сверхзадачу – соединить в едином гуманитарном поле представителей различных партий – оказалось выше моих сил. Жалко было, что результаты плодотворного научного общения останутся в виде малотиражных сборников, поэтому решил продлить их жизнь созданием портала, туда стали приходить и другие интересные материалы. Постсимволизм понимается мной как сосуществование многоцветной палитры различных художественных направлений в литературе первой трети двадцатого века.
– Почему вы настаиваете на необходимости независимой ориентации в нашу эпоху групповой ангажированности?
– Я считаю, что если профессура будет выполнять то или иное «задание», то грош цена нашей научной деятельности, да и не только научной… Я стараюсь жить в большом времени русской культуры, это помогает избегать партийной ангажированности, хотя и причиняет много неудобств.
«ЛГ»-досье
Иван Андреевич Есаулов родился в 1960 году в Сибири. Доктор филологических наук, профессор кафедры русской классической литературы и славистики Литературного института имени А.М. Горького. Автор более 300 научных статей и 9 монографий. Редактор научно-образовательных интернет-порталов «Постсимволизм», «Трансформации русской классики», «Русская литература: оригинальные исследования». На радио «Радонеж» ведёт авторский цикл «Беседы о русской словесности с Иваном Есауловым». В качестве приглашённого профессора читал лекции в университетах Западной Европы, США, Китая. Работы переводились на английский, немецкий, португальский, польский, чешский, сербский, хорватский, болгарский, китайский языки.
