Здесь плясала смерть. Геннадий Красников о поэзии фронтовиков
Прислушайтесь!.. Если у вас есть сердце; если у вас не до конца отбили память окаянные (для иных – «святые»!) 90-е годы с бездарной властью, пропившей нашу историю; если вы не прощаете сегодняшних мерзавцев, оскорбляющих последних оставшихся фронтовиков, – тогда в вас отзовутся благодарным сыновним чувством голоса из святого строя «Бессмертного полка», голоса, в которых звучит эхо сорок первого года, эхо начала войны… Вслушайтесь и вглядитесь, какими молодыми и прекрасными они были – наши отцы и деды, как в один миг оборвалась их юность, как хотели они дожить до Победы, как надеялись на нас, что мы не предадим их жертвы, их подвиг, их горькие фронтовые стихи… Не случайно Владимир Карпов писал: «С особым волнением воспринимаются строки о кануне войны, её предчувствии, о последних мирных днях. Здесь и радость, и любовь, и труд, и счастье, и тревога тех, кто ещё не знает, что скоро встанет в солдатский строй, на чью долю выпадет и финская война, и война на Халхин-Голе, кто погибнет и кто дойдёт до Победного Мая 1945 года».
Вспоминает Николай Петропавловский: «22 июня 1941 года над Свердловском стоял на редкость голубой и солнечный день. Мы, студенты строительного техникума, шумно обсуждали дипломный проект «Дворец строителей», когда, как удар по рельсу, аудиторию оглушило страшное слово «Война!».
И вот мы уже в длинных очередях у военкоматов. Оттуда – на склады, где штабелями лежали спрессованные шинели и гимнастёрки, а рядом росли копны наших студенческих или рабочих ситцевых рубашек... Так, повзрослев за сутки, уходили мои одногодки на войну. «А как же с дворцами? – спросите вы. – Не забыли?» Нет, не забыли. Пройдя от Сталинграда до Берлина, мы, рядовые войны, построили целые подземные города в два и три наката, навели сотни переправ и полевых аэродромов. И всё это зачастую под шквальным огнём, в непролазных топях».
Эдуард Асадов вспоминал: «Зиму сорок первого – сорок второго я сражался за город Ленина, осенью сорок третьего освобождал Запорожье, а в весенние дни следующего года пошёл на штурм легендарного Севастополя».
Вы, обвиняющие в «парадно-лживой» истории о войне, вслушайтесь в слова поэта Семёна Сорина: «Я принадлежу к тому поколению, которое приняло на себя первые удары фашистских орд. У меня почти нет ровесников. Сколько их, двадцатилетних бойцов и командиров 1921 года рождения, осталось в братских могилах на огромных просторах фронтов Великой Отечественной войны! Я шёл вместе с ними в бои. Был дважды ранен, а победу встретил в Штеттине, на Одере...»
Владиславу Занадворову в начале войны предлагают перейти работать на завод, что обеспечивало ему бронь, возможность остаться в тылу. «Если мы все пойдём на заводы, – сказал Владислав матери, – то кто же пойдёт на фронт?» На фронте он продолжает писать стихи. В нём созревает мысль о большом серьёзном романе: «Мне порою кажется – сейчас я сумею сказать такую правду о человеке, что у всех, кто узнает её, дух захватит, что и сам я стану удивляться, как я сумел её найти...» Но, как и его погибшие товарищи Борис Богатков, Борис Костров, Михаил Кульчицкий, написать роман и новые стихи он не успеет…
