художественный перевод

История русского Карлсона такая запутанная, обросшая таким количеством побочных мотивов, что излагать ее, пожалуй, лучше всего в хронологическом порядке. Начиная с того мартовского утра 1956 года, когда ЛилианнаЛунгина, талантливая, но еще не успевшая прославиться переводчица, принесла из "Детгиза" домой очередную авоську скандинавских книжек для детей. Найти "проходную", то есть хорошую и одновременно отвечающую идеологическим требованиям советской цензуры, оказалось нелегко.

"Новый 'Сирано де Бержерак'? Зачем? С детства помню строчки Щепкиной-Куперник, и никакого другого 'Сирано' мне не надо. Да и есть уже, не считая того, самого первого, два других перевода: Соловьева и Айхенвальда! Театральные режиссеры выбирают, кому что нравится: полиричнее - Щепкину-Куперник, поэнергичнее - Соловьева, посценичнее - Айхенвальда. Зачем еще четвертый вариант?! А что до меня, то я и в оригинале помню чуть не каждый знаменитый монолог..."

Собрание переводов - всегда большое искушение, большая честь, но и большой риск для их автора, ведь выстроенные в ряд работы могут обнажить излюбленные приемы, речевые обороты - словом, будет видна одна рука, и пусть даже это рука мастера, возникнет некоторая двусмысленность: чья скрипка первая - Шекспира или Пастернака, Бернса или Маршака? Что, собственно, значит «поэт-переводчик»? Переводчик поэзии непременно должен быть поэтом, иначе он сумеет скопировать скелет оригинала, передать ход образной мысли (хоть образ при этом растает), но никогда не передаст души и музыки стиха.

Много лет назад, когда замечательный филолог Сергей Аверинцев был еще только многообещающим молодым ученым, он на одной из своих лекций определил задачу толмача как построение подобных треугольников. С тех пор каждый раз, когда идет речь об адекватности перевода, я вспоминаю эти его слова. Переводим или нет тот или иной текст? Часто приходится ответить - нет, если понимать адекватность как равенство, если же это не равенство, а подобие, то его всегда можно построить. Ибо подобие определяется неким соотношением элементов.

Трудно представить себе, что на традиционной встрече переводчиков в редакции «Иностранки» (вот уже много лет все собираются там под Старый Новый год) на этот раз и никогда больше не будет Юлианы Яковлевны Яхниной. Никто, кроме нее, не умел так рассказывать невыдуманные истории о том, что было пять, десять, пятьдесят, двести лет назад… Одинаково живо о писателе и бюрократе, художнике и дворнике, об императоре и няньке.

“Были они смуглые и золотоглазые” — название задает тональность, как горстка бемолей при скрипичном ключе. Название рассказа-метаморфозы, в котором невидимая стихия древнего марсианского мира исподволь заполняет и преобразует энергичных землян-колонистов. И так же незаметно меняется язык рассказа, его пульс, то есть интонация и ритм. В этих немногих страницах ключ к “Марсианским хроникам”, ко всему Рэю Бредбери. Невозможно представить себе, что между ним и русским читателем стоит фигура толмача. Она прозрачна, и эта идеальная прозрачность — знак высшего мастерства.

Начну с комической истории, за подлинность которой ручаюсь. Не так давно в одно крупное московское издательство обратилась молодая, но осененная высокой протекцией переводчица со сногсшибательным предложением: она готова в течение полугода представить рукопись перевода мемуаров маркизы де Помпадур, найденных ею... в отделе редкой книги Библиотеки иностранной литературы. Мне как редактору было предложено поработать с молодым автором...