Алексей Варламов: «Глупо отрицать, что пространство литературы сузилось»
Министерство просвещения подготовило список современных авторов для тех старшеклассников, кто выбрал ЕГЭ по литературе. В него вошли не только стихи Евтушенко и Бродского, проза Астафьева, но и Пелевин, Петрушевская, Рубина. О том, кому и в каком объёме нужна современная русская литература, «АиФ» поговорил с ректором Литературного института им. Горького, писателем Алексеем Варламовым.
– Алексей Николаевич, как вам кажется, в этот список нужно добавить кого-то или, наоборот, убрать?
– Конечно, кого-то из современных авторов может обидеть то, что его произведения туда не попали. Но всем не угодишь. Но в принципе всё, что внесено в этот список, – хорошая проза. Например, повесть «Затворник и Шестипалый» Пелевина – точное попадание для школы. А вот «Кысь» Татьяны Толстой я бы не стал включать, но не потому, что эта вещь мне не нравится, а потому что она слишком сложна для школьников. Толстая пишет отличные рассказы, вот их я бы включил обязательно. А ещё предложил бы рассмотреть произведения Евгения Водолазкина, Сергея Шаргунова, Захара Прилепина, Андрея Геласимова, Леонида Юзефовича, Романа Сенчина.
Но в любом случае в школьной программе по литературе нельзя допускать вкусовщины, поэтому составлять подобные списки должны экспертные советы, представленные людьми с разными взглядами.
– Как говорит интернет-статистика, ещё пару лет назад читатель мог за раз освоить текст в 4,5 тыс. знаков. Сегодня это 2 тыс. знаков и дальше стремится к уменьшению. Как такие читатели смогут в будущем осваивать серьёзную литературу? Может, для них надо и прозу, стихи упрощать?
– Упрощать точно ничего не надо. Более того, в мире наблюдается обратная тенденция – стали очень популярны большие романы. На Западе это «Щегол», «Маленькая жизнь» или «Благоволительницы», на Востоке – китайский роман «Кокон». У нас тоже пишутся большие книги.
Другое дело, что сюжетная литература сегодня преобладает над литературой философского характера. И, возможно, читательский интерес качнётся к литературным сериалам.
Что касается будущего, гадать не стану, но сейчас я не могу представить себе русского человека, который бы не прочитал «Войну и мир» и «Преступление и наказание». Поэтому надо максимально стараться, чтобы дети всё-таки знали эти книги не в пересказе.
– Когда-то писателей в СССР воспринимали как небожителей, их почитали, ими гордились. А сегодня отношение к писателям изменилось?
– Раньше профессия писателя была гораздо престижнее и влияние их на умы, сердца было больше. Глупо отрицать, что пространство литературы сузилось. Хорошая литература уподобилась классической музыке – высокому искусству, у которого не так много поклонников. А раньше стадионы собирала. Тем не менее как есть люди, которые ходят в консерваторию, так есть и любители художественной литературы. Она привлекает сегодня тех, кому мало того, что льётся с экранов телевизоров, кого не удовлетворяет упрощённость жизни, кому нужны все подробности, нюансы, оттенки, чувства, мысли. Полагаю, что это наиболее думающая, свободная и независимая часть общества, в хорошем смысле слова элита.
<...>
– Вам из своего школьного прошлого что вспоминается?
– Я учился в классической английской спецшколе, и требования там были очень высокие. Было тяжело, но потом это всё пригодилось. Хорошо помню переход к университету. Школа для меня была казармой, зато университет стал свободой и абсолютным счастьем.
Советская школа в её лучших образцах не натаскивала на знания, она их давала и она же их требовала. В ней каждый учитель считал, что его предмет – самый важный. Не было такого: «Собираешься на филолога? Значит, химия, физика, биология не нужны». Всё было нужно! Разностороннее шло обучение, и это правильно. А с появлением ЕГЭ началось натаскивание. В результате загублено преподавание литературы, истории, географии, да и русский литературный язык дети знают плохо. Система тестов, на мой взгляд, изначально порочна. Знание ЕГЭ по литературе или по русскому языку и просто знание русского языка и русской литературы – это совершенно разные вещи. Может быть, в технических науках это не так и там ЕГЭ работает. Но гуманитарные знания тестами не могут ограничиться.
– Раньше не только основы математики, биологии или литературного языка в детские головы вкладывали, но ещё и идеи о светлом будущем, о героях, не жалевших своих жизней ради его приближения. Как вам кажется, сегодня таких идей не хватает? Чтобы человек не только к заработкам большим стремился, но и к чему-то более возвышенному?
– Истина всегда где-то посередине. Дети чутки к фальши, и мы хорошо тогда видели, что на уроках нам рассказывают одно, а в жизни всё совсем другое. Ладно, я в Москве жил, а в провинции с её безнадёгой бытовой эта разница ещё острее ощущалась. Хотя там, возможно, была мечта о Москве, а у нас и этого не было.
Сейчас в России тоже во многих местах безнадёга, но хотя бы врут меньше, а если и не меньше, то при желании можно получать информацию из разных источников. Поэтому возвращать прежние формы работы с молодёжью, на мой взгляд, неразумно. Историю надо изучать, ей нужно быть благодарным, её нельзя ни в коем случае судить, но пытаться копировать, механистически переносить то, что было в прошлом, в настоящее и думать, что это сработает, – иллюзия. Почему распался СССР, Российская империя? Почему вообще государства распадаются? Не потому, что они становятся слабыми, не из-за давления извне, а потому что костенеют. Окостеневшая, негибкая система теряет чуткость, слух, зрение, она не понимает, что происходит вокруг. Именно окостенение может привести к социальному взрыву. Чтобы взрыва не произошло, надо быть гибким. Гибкости же я сегодня в российской политике вижу меньше, чем хотелось бы. Нельзя, чтобы власть превращалась в механический рупор, произносящий лозунги, как в повести Андрея Платонова «Котлован».