Алексей Варламов: «Мне интересно наблюдать, как через человека проходит история»

— Помогает ли вашей работе за писательским столом ваша работа за преподавательской кафедрой? (И, разумеется, vice versa.) Если да, то чем именно?

— Если и помогает, то опосредованно, как любая деятельность, любые впечатления, встречи, лица, разговоры позднее так или иначе отражаются в том, что ты пишешь.

И в этом смысле преподавание литературы ничем не лучше (а может быть даже и хуже), чем преподавание математики либо географии. Говорить о литературе и писать книги - слишком смежные занятия, и тут легко наступить друг другу на ноги. А вот vice versa, как вы говорите, пожалуй, помогает, хотя одновременно и мешает.

Когда я читаю лекции о литературе, о судьбах русских писателей ХХ века, о писательской стратегии, о литературном мире и литературной войне, я вольно или невольно рассуждаю не как филолог, для которого первичен текст, а как писатель, которому в первую очередь интересен человек, создатель этого текста. Я практически не пользуюсь такими традиционными литературоведческими понятиями, как жанр, композиция, метод, стиль, художественный прием или что там еще есть, ни новыми дефинициями типа дискурса, а больше обращаюсь к судьбе человека, его поступкам, мыслям, страстям, которые отражены в автобиографической прозе, воспоминаниях, письмах, дневниках, рабочих записях.

Мне интересно наблюдать, как через человека проходит история, как он или за него кто-то делает выбор, я распутываю клубки сложных личных отношений, исследую писательскую среду, мне важно понять, как складываются отношения автора с его окружением, с властью, с собственным талантом. Пытаюсь «заразить» студентов таким вот, несколько не филологическим подходом. Его не надо абсолютизировать, нельзя все к нему сводить, ни в коем случае от филологии традиционной или новейшей не стоит отказываться, но в небольших дозах такой побег мне кажется полезным.

А как писателю мне это все помогло тем, что когда ком моих наблюдений, споров со студентами, обсуждений, созерцания их горящих глаз стал огромным, когда мне стало недоставать одного только биографического материала и в душу постучался вымысел, тогда я взялся за роман, куда потекли мои герои, вымышленные и нет, и последним пришел давший ему название — «Мысленный волк».