Алексей Варламов: «Розанова называли бесстыжим двурушником и провокатором»
Писатель, ректор Литературного института имени Горького Алексей Варламов считает, что о спорных моментах биографии философа Василия Розанова не стоит умалчивать. Консерватор, декадент, патриот, государственник, анархист, клерикал, эротоман — он оказался предтечей современного миросознания, когда взгляды меняются до полной противоположности, а интимные вопросы обсуждаются, как походы в оперу или в кино. О противоречиях, музыке слов и вихре таланта самого искреннего русского мыслителя Алексей Варламов рассказал «Известиям» к выходу новой биографии Василия Розанова в серии «ЖЗЛ».
— Розанова почитают как основоположника русской идеи в ее консервативном изводе, порицают как богоборца, прельщаются его «музыкой слов» и никак не могут найти места на полке: Розанова сложно отнести к классической, «профессорской» философии — он сделал из спотыкающейся мысли предмет искусства, эстетического любования. Как вы определяете вашего героя?
— Розанов был человеком, который стирал все границы и условности. Enfant terrible русской литературы, он очень интересен и по-человечески, и как автор. Потому что всё, что c ним и вокруг него происходило, прямиком нес в свои тексты. Без Розанова невозможно представить себе Серебряный век — декадент и консерватор, анархист и государственник, он прожил необыкновенно трудную и яркую жизнь.
Я и любил, и терпеть не мог Розанова, восхищался и возмущался им, но долгое время он оставался для меня второстепенным персонажем, который время от времени появлялся в биографиях других моих героев. Розанов также описан в романе «Мысленный волк», но это скорее набросок, приближение к образу. Я не решался о нем писать, но потом случилась пандемия, возникло свободное время, и я взялся за эту работу. Для себя определил, что будет именно биография, рассказ не о книгах, но о личности, о жизни, плюс попытка ответить самому себе и читателю на наиболее острые, узловые и провокационные моменты в его судьбе.
— Семейная тема была одной из ключевых в творчестве Розанова, при этом его судьба как мужа и отца драматична: фактический развод без официального расторжения брака, неузаконенные отношения со второй женой, незаконнорожденные дети, жизнь которых складывалась трагично. Не усматриваете в этом какой-то усмешки рока?
— Розанов — второй после Льва Толстого многодетный отец в большой русской литературе, и это едва ли не самое важное в нем. Когда он стал заниматься литературой профессионально, то был уже далеко не молодым по меркам того времени человеком, дантовский возраст — 35 лет. Гении Серебряного века начинали, как правило, раньше.
Он входил в русскую литературу с консервативных, монархических, даже, можно сказать, ультраконсервативных и ультрамонархических позиций, его приветствовала и ласкала «русская партия» — считала своим, поддерживала, продвигала. Параллельно с этим развивался сюжет в его личной жизни, связанный с тем, что он расстался с первой женой, возлюбленной Достоевского, инфернальной, как ее принято называть (хотя она была просто очень и очень несчастна) Аполлинарией Прокофьевной Сусловой, а его избранницей стала Варвара Дмитриевна Бутягина, молодая вдова, на которой жениться, однако, он не мог. Тем не менее таинство венчания состоялось, но брак не был официально признан, и дети, которые у них родились, считались незаконнорожденными, не могли унаследовать фамилию отца и носить его отчество.
Розанов пытался с этим бороться, писал письма правящему архиерею, обер-прокурору Синода, вдове Достоевского Анне Григорьевне (которая была по-женски поражена причудливым пересечением их судеб через Суслову и очень ему сочувствовала), всё было без толку. Его это дико взбесило, и тогда совершился его внутренний переворот — разрыв с консерваторами, разочарование в православной церкви и обращение к Ветхому завету и вообще древним религиям.
— Это ведь был бунт именно против новозаветной церкви?
— В древних религиях было другое отношение к семейным вопросам. Отсюда его влечение к еврейству, где такой «дикости», чтоб не признавать детей, быть не могло. Евреи, по Розанову, гибче, шире в семейных отношениях.
<...>
— Розанов любил себе противоречить?
— Очень. А когда его на этом ловили, пожимал плечами и говорил: «По прямой летают только вороны, небесные светила движутся по параболе». Он прекрасно знал все свои противоречия и в каком-то смысле гордился ими, щеголял, козырял. Мог печататься одновременно в консервативной и либеральной газетах, говорить одно и тут же себя опровергать. Для него это было нормально, но людей, конечно, раздражало. Его называли бесстыжим, беспринципным, безыдейным двурушником и провокатором. Но такой он был.
<...>
— Можно ли сказать, что Розанов предвосхитил современный публицистический и даже блогерский канон, расцвет которого мы видели во времена ЖЖ — говорить обо всем, менять взгляды, улавливать самые «заряженные» темы?
— Безусловно. Розанов нес в себе — и, может быть, в этом тоже секрет его популярности, — инстинкты толпы. Розанов — это «русское подсознательное», он улавливал всё, что в народе бродит, то, в чем, может быть, люди не всегда готовы себе признаться. Для него не существовало ни преград, ни барьеров, ни табу. Это вихрь такой, что-то очень разрушительное, откровенное и при этом дико талантливое. Такое впечатление, что у него были гениальные пальцы, и когда он прикасался к ручке и бумаге и начинал писать, его текст колдовским образом оживал. Даже враги, даже те, кто его ненавидели, признавали его стиль, музыку слова.
