Анатолий Королёв: «Наши руки не могут удержать яблоко Ньютона»
– 2018 год, хотя и не являлся годом литературы, но был очень богат на литературные события: 100-летие Солженицына, 200-летие Тургенева, 190 лет со дня рождения Льва Толстого, 150-летие Максима Горького. Было множество споров, в том числе и в печати, касающихся памяти великих людей – кого чтить в первую очередь, кому памятники ставить, кому не ставить… На ваш взгляд, что всё же стало главным литературным событием уходящего года?
– Для меня наиболее яркое литературное событие 2018 года – как ни странно – 150-летие Максима Горького, писателя не из самых любимых и мне близких… тогда почему же? А потому, что, создавая новую советскую литературу, Горький сумел сохранить равноудалённую дистанцию от всех крайностей. За длинным столом президиума Первого съезда союза писателей в 1934 году и среди выступающих с трибуны было место и для Бабеля, и для Олеши, для Пастернака и Алексея Толстого… сегодня представить такое равенство лиц перед микрофоном совершенно невозможно, мы лишись центра и стали заложниками максимальных тотальных отрицаний друг друга. Именно максимальных… увы… поэтому определить главное, т.е. общезначимое для всех, литературное событие года (согласитесь, круглые даты не в счёт) просто невозможно.
– «Токсичный» – слово года по версии Оксфордского словаря. А по вашей версии?
– По моей версии главное слово года всё то же, что было и тысячу лет раньше: сколько?
– В каких проектах вы в этом году участвовали, издавались ли книги, публикации, театральные постановки?
– В уходящем году у меня вышла, – вот только что – книга в московском издательстве Arsis Books? (Речь о романе «Хохот»; на ярмарке non/fiction книга вошла в 10-ку главных новинок художественной литературы. – Ред.), кроме того в канун нового года прошла премьера моей инсценировки романа Достоевского «Братья Карамазовы». Кроме того, тот же роман был опубликован в журнале «Дружба народов» (№ 1, 2018) + моё эссе «Закат артистизма» напечатанное в журнале «Знамя» (№ 7, 2018).
Если кратко – о чём мой роман? – он о тайне смеха, ведь единственное что нас отличает от ангелов и животных это умение смеяться, в том числе и над собой. Ни один мой роман не забрал столько моей писательской крови, сколько роман «Хохот» …на него ушло 17 лет жизни. Я начал его легко и смеясь, затем вдруг потерял мать, вскоре угодил в нервную клинику, потом лишился чувства юмора почти на 7 лет и – ей-ей – чудом закончил сей текст. Я хотел лишь подтрунить, подшутить, посмеяться над феноменом смеха – и Смех сам взял меня на мушку. Всё случилось ровно по формуле Ницше: если ты начнёшь приглядываться к бездне, бездна начнёт присматриваться к тебе!
– Произошли ли за последний год какие-то изменения на литературной карте – новые яркие фигуры, произведения, появление новых литературных сообществ, премий – какое-либо изменение расклада сил, политики издательств, толстых журналов, литературных тусовок? Если всё развивается в прежнем русле – каково это русло?
– Я почти что выпал из процесса текущей литературной жизни, живу в стороне от мейнстрима; я практически ушёл из романистики – ушёл в чистую философию. Надолго ли? Не знаю… Меня сейчас занимает онтология места и имени, те из ваших читателей, кто знаком, например, с работой Жака Дерриды «Эссе об имени» легко поймут, чем я занят.
Кроме того, меня угнетает огромное количество книг в моей домашней библиотеке – больше 5 тысяч! Это ненормально много, и ясно, что я уже никогда не дочитаю ни Рабле, ни Джойса, ни даже Льва Толстого. Ни «Гаргантюа и Пантагрюэль», ни «Улисс», ни «Воскресенье» прочитаны не будут. Цивилизация прошла пик любви к литературе и к бумаге, а новая письменность в интернете мне почти незнакома. Интернет и фейсбук считаю идеальными кладбищами для выключения социальной энергии человека. Наши руки уже не могут удержать яблоко Ньютона. Ясней ответить не могу…
– Не кажется ли вам, что трудно говорить о литературном процессе, большинство участников которого отрезаны по «коммерческим соображениям» от книжного рынка и рассчитывают лишь на публикации в толстых журналах – а в лучшем случае, на книжку, изданную скромным тиражом и распространённую в некоторых книжных магазинах Москвы, Петербурга и каких-нибудь городах-миллионниках? А те, кто издаются, «как следует» – не оторваны ли от реальности – как десять процентов, так скажем, преуспевающих в нашей стране людей оторваны от остальных девяноста процентов? И не является ли огромный «некоммерческий» сегмент российской художественной литературы вкусовщиной редакторов и, по большому счёту, культом профессиональной посредственности и умеренного таланта?
– В этом сгустке заданных скопом вопросов, мне близок только один: не является ли наша литература сегодня зоной успехов посредственности… отчасти да, издатель заинтересован больше в прибыли, чем в смысле высказывания, и его можно хотя бы понять… зло тотальной беллетристики для меня только лишь в том, что оно вне красоты, вне поступка, вне художественности. Хотя, соглашусь, да, там встречаются совершенно замечательные вещи, но, увы, они вне эстетики – это зеро, чтиво, клипот, зона досуга.
– Как вы относитесь к закрытию «Журнального зала», к скандалу в ПЕН-центре? Что могли бы сказать о недавно скончавшемся Андрее Битове как о писателе, человеке, публичной фигуре? Как вам кажется, имеет ли смысл надеяться на поддержку государством или крупным бизнесом литературы? Как вы думаете, возможно ли появление нового «самиздата» и «андеграунда» – или литература будет по-прежнему выжимать всё, что можно, из толстых журналов, фестивалей, издательств – из всего этого разнообразия в кругу нескольких тусовок, заинтересованных лишь в сохранении своего статуса и существования?
– Закрытием ЖЗ искренне огорчён и как раз сейчас выясняю номер счёта, открытого для финансовой поддержки и возрождения ЖЗ… о скандале в Пен-центре всё-таки промолчу, я член этого клуба и считаю неэтичным комментировать происходящее. Появление нового самиздата крайне необходимо, нужно вернуть книге статус рукописи, вернуть культ и ценность единственного экземпляра, который будет передаваться из руки в руки, как, например, в оные времена «Собачье сердце» Михаила Булгакова, – слепой шестой экземпляр на папиросной бумаге, свёрнутый в трубочку, и сроком на ночь! только до утра! Но для такой единицы хранения нужен по меньшей мере социализм и железный занавес, короче, нужда есть, но это нужда утопии в утопленниках.
– Куда сейчас, на ваш взгляд, движется российская культура, российское общество, российское государство? Что время требует от писателя – и что писатель мог бы дать времени?
– Российская культура находится в ситуации перманентного кризиса, но я считаю такое состояние единственно верным, вне кризиса культура выхолащивается. Кроме того, стало ясно, что культура равенства в духе Диониса себя исчерпала, актуальность вновь вернулась к Аполлонической фазе неравенства. Культура опять становится делом исключения из правил. Куда движется наше государство? Слишком глобальный вопрос, и всё же рискну… Думаю, что мы переживаем фазу остановки, мы, слава Богу, больше никуда не движемся, слишком страшным было наше недавнее прошлое, и мы не желаем отныне никакого прекрасного будущего, пусть будущее осваивают другие, Европейский союз, Штаты, Китай… флаг в руки! мы должны отдышаться, нам надо – хотя бы полвека, а лучше все сто – постоять в стороне, посидеть на пеньке, наш ближайший идеал – это золотая стагнация, бег вокруг точки, по формуле Алисы Льюиса Кэрролла …чтобы стоять на месте, нужно бежать сломя голову. Куда и с какой целью? Бежать сломя голову от побед.