Особое мнение Михаила Попова: рецензия на роман «На кресах всходних»
Уровень литературного произведения определяют многие составляющие: масштаб замысла, качество текста, разнообразие художественных приёмов, самобытность автора и оригинальность решения темы и т.д. Тем же писателям, которые берутся за произведения крупной формы, нужна ещё и смелость. Потому что когда современный автор решается на подобный подвиг, он обязательно держит в памяти лучшие образцы русской и советской эпической прозы.
Суммируя сказанное, можно утверждать, что Михаил Попов написал оригинальный роман «На кресах всходних…» – произведение, по своему замыслу не похожее ни на одно другое произведение о русском мире. Причём о русском мире на его западных границах, где наиболее туго переплетён узел славянских культур. Рассказал на примере глухой белорусской деревни и её жителей. Рассказал – для русского читателя.
В этом, пожалуй, главная проблема книги. Потому что русские в России, если это не касается их лично, бывают черствы к соплеменникам, оказавшимся вследствие исторических катаклизмов в сопредельных государствах, некогда входивших в состав Российской империи, а затем СССР. Кроме того россиян как правило мало занимают судьбы народов, создавших собственные государства в бывших границах обширного русского мира. Тем же, о ком пишет автор, и кто остался в пределах этого мира книга Попова может показаться спорной. Ведь взгляд со стороны не всегда кажется беспристрастным, и нелестные замечания в этом случае ранят очень болезненно. Даже невзирая на то, что, по предположению Андрея Воронцова, высказанному в статье «На разломе русского мира» и посвящённой роману, Михаила Попова отныне можно было бы называть «белорусским народным писателем». Настолько ёмко и образно он изобразил полувековую историю тех мест. Описал точно, остроумно, иногда едко и одновременно деликатно, на что способен не каждый писатель, даже настроенный доброжелательно на откровенный разговор.
Как бы то ни было, Михаил Попов русский писатель, который прекрасно разбирается в том, о чём он пишет. А пишет он о людях, которых в России принято считать частью русского мира. Попов рассказывает о жизни деревни Порхневичи и её обитателей со времён Российской империи 1908 года до начала заката СССР в 1985 году. <...>
Попов погружает читателя не только в мир белорусской деревни и знакомит с жизнью простого народа, но даёт замечательные картины быта русского и польского дворянства. Здесь и Дворец, усадьба графа Турчанинова с оранжереей редких южных растений, и усадьба пана Богдана с хозяйственными постройками и патриархальным укладом польского аристократа. «Широкий, образцово тихий пруд с несколькими купами деликатных камышей по краям и длинное одноэтажное здание прямо за ним. В пруду отражалось облако, и казалось, что дом на этом облаке парит. Витольд умилился, ему всё так нравилось по дороге сюда: и изящная городская жизнь больших, но не пугающих ледяной петербургской громадностью городов, и обхождение, и постепенное втекание его сознания в условности языка, до того понятного лишь частично. И самое прекрасное – для очаровывания всем здешним не требовалось отставлять прежнее. Весёлой пародией на парад почётного караула было прохождение стада могучих гусей перед самым порогом дома. Гуси были ведомы задумчивым козлом, на что с хохотом указал Казимир, продолжая радовать друга отсутствием чопорности и живым характером».
Попов даёт объективное описание «обстановки» того времени и «настрой местных царских чинов», которым было велено не трогать поляков без явной необходимости. «Поляки, в представлении Петербурга, непрерывно находились в преддверии очередного бунта. И местные суды все сомнительные дела, если судился кто-нибудь из русских с поляком, решали в пользу шляхты». Поэтому, по мнению автора, «поляки научились, сидя под тёплой полой царской шинели, культивировать мастерство политических игр и предательств». Вёска же Порхневичи в силу тех же причин «никакой постоянной стоянкой имперской власти оснащена не была, лежала в стороне от всех ниток всяческих путей», вследствие чего на быт деревни существенно не влияют ни Мировые войны, ни революции, ни бунты, ни периодические смены власти. Даже участие жителей деревни в партизанском движении происходит по необходимости, лишь после того, как каратели сжигают вёски. Потому что «историческая жизнь» враждебна «природной жизни» обитателей Порхневичей. А наследник Ромуальда Севериновича, принявший на себя дело отца, является единственной настоящей властью и ничем не уступает старику: «Витольд унаследовал в обилии властность и мало из методов старого властвования. Все понимали: сила в нём есть, если что – и убьёт». Причём белорусский мужик принимает эту власть, как любую другую власть, потому что, по замечанию православного священника отца Иона, «коли уж белорус обретёт над собой начальника, то станет тот начальник ему ближе отца родного, всё отдаст белорус, чтобы ему угодить, видя в этом специальную такую честность. Причём, в отличие от хохла, искренне, без заднего чёрного подсмысла. Душа белоруса чиста, как полотно, стиранное лучшим мылом».
Роман Михаила Попова многоплановый. Населён большим количеством персонажей. Написан замечательным языком с неподражаемым авторским юмором. Это делает стиль Попова узнаваемым. Сюжет настолько напряжённый, что иной раз возникает ощущение, будто читаешь не книгу, а смотришь захватывающий триллер с непредсказуемой развязкой. И в кинематографичности книги кроется ещё один подвох.
На первых порах читателя, приученного к обстоятельности эпического материала, сбивает с толку стремительная смена событий, нацеленная на поддержание постоянного читательского интереса, многозначительная недоговорённость с прицелом на разгадку в конце книги.