Преподаватели Литинститута об Александре Солженицыне

Басинский Павел Валерьевич
Торопцев Александр Петрович
Василевский Андрей Витальевич
Варламов Алексей Николаевич
Дек 12 2018
Преподаватели Литинститута отвечают на вопросы "Литературной газеты" об Александре Солженицыне.

Александр Солженицын – возможно, одна из самых многогранных фигур в литературе и культуре XX века. Прозаик, поэт, драматург и публицист. Лауреат Нобелевской премии по литературе. Общественный и политический деятель. Диссидент. Правозащитник.

«Каково, на ваш взгляд, значение Солженицына для литературы XX века и что его творчество значит для вас лично?» – на этот вопрос отвечают известные деятели литературы и культуры.

Алексей Варламов,
писатель, ректор Литературного института имени А.М. Горького:

– Солженицын для меня – прежде всего очень интересный писатель. Мое личное знакомство с его сочинениями складывалось таким образом, что сначала, ещё учась в школе, я узнал, что есть такой ужасный, страшный враг Советского Союза, а потом прочитал «Матрёнин двор» и поразился тому, как это написано. Забыл обо всём, что слышал, а просто читал. И мне всё невероятно понравилось – слог, стиль, интонация, образы героев. Потом то же ощущение было и от «Одного дня Ивана Денисовича» – не привкус запретности, а именно ощущение очень классного текста. А как я читал книгу «Бодался телёнок с дубом»! Мне её дал уже во времена перестройки Николай Дорошенко, теперь уже даже не знаю, с какой целью и как она у него оказалась, но я ему за это очень благодарен, потому что прочитал залпом, за одну ночь, как если бы под дверью стояли сотрудники КГБ и надо было во что бы то ни стало успеть прочесть. И всё моё сочувствие, вся моя читательская симпатия была на стороне главного героя, а антипатия обращена к его врагам. Солженицын обладает драгоценным писательским свойством заражать читателя своими произведениями, своим напором, убедительностью, азартом. Я никогда не ощущал в нём скуки – очень живой, свободный, вольный человек. Надо сказать, что это ощущение у меня потом ещё сильнее утвердилось, когда я посмотрел фильм об Александре Исаевиче, снятый Станиславом Говорухиным в Вермонте. Солженицыну было тогда за семьдесят, но сколько же энергии, огня, жизни было в этом человеке – в его движениях, словах, в его улыбке… Вот что меня поразило. Он оказался удивительно весёлым человеком! Автор «Архипелага ГУЛАГ», «Красного колеса» – этих огромных, серьёзных трудов – своей жизнью и характером как будто всё это преодолевал и не позволил себя сломать. 

Павел Басинский,
писатель, литературовед

– С Солженицыным на самом деле всё непонятно. Это только кажется разным людям, что они понимают эту фигуру, – неважно, в отрицательном или положительном смысле. Но я думаю, что Солженицын толком ещё не прочитан и толком не понят как общественная и даже политическая фигура.

Солженицын остаётся загадкой. Во-первых, как художник. На самом деле, это, возможно, один из самых модернистских писателей ХХ века. «Архипелаг ГУЛАГ» – это что? Какой это жанр? «Опыт художественного исследования»? Но вы только всмотритесь в эти слова. Опыт. Художественного. Исследования. Тут всё нужно осмыслять по-новому, модернистски. Мне лично непонятен жанр «Архипелага». Я считаю, что Солженицын придумал какой-то новый жанр, которого в мировой литературе в принципе ещё не было.

И когда мне говорят, что «Архипелаг ГУЛАГ» нужно изъять из школьной программы, что там неправильное количество миллионов лагерников (меня поражают люди, которые считают, что есть какое-то правильное количество миллионов невинно пострадавших людей) и т.д. и т.п., – я не понимаю, о чём идёт речь. «Архипелаг ГУЛАГ» – великая книга о том, что людей нельзя держать в клетках. Что люди не звери. Что ХХ век – трагедия. Что эта трагедия не унижает человека, а вот так странно – возвышает его. И про многое другое эта книга. Но я бы ученикам говорил даже не об этом. А о том, как она написана. Это же волна, которая смывает всё на своём пути.

Я считаю Солженицына великим прозаиком ХХ века. Рядом с ним – только Булгаков, Шолохов, Пастернак, Набоков. Это всё не просто национальные, но и мировые величины. 

Александр Ливергант,
главный редактор журнала «Иностранная литература»:

– Кому придёт в голову отнести книги Александра Солженицына к литературе смеха? Подобное утверждение может показаться кощунственным – описанное в «Архипелаге» или в «Круге первом» смешным при всём желании не назовёшь. А между тем у автора «Одного дня Ивана Денисовича» исключительно развито чувство смешного, – с горьким, трагическим накрепко, неотделимо связанного. Вспомним хотя бы вставную новеллу «Улыбка Будды» из «В круге первом». Наивный зэк на радостях, что может теперь, в преддверии визита в Бутырку госпожи Рузвельт, писать воспоминания (а также «молиться своим богам» и «брать без спросу со стола папиросы «Казбек»), пристраивается в углу камеры и строчит мемуары «Как меня пытали». А другой заключённый, получивший «десятку» за «неосторожное» знакомство с американским туристом, подсаживается к столу и просматривает журнал «Америка» – «почему-то очень торопливо».

Не зря же говорят, что когда, как писал Пушкин, «до петли дойдёт», только смеяться и остаётся. 

Александр Торопцев,
писатель, руководитель семинара по детской литературе 
в Литературном институте имени А.М. Горького:

– С малых лет я живу в социальной теплице. Она спасает меня от резких движений, предоставляя время и силы на спокойное осмысление происходящего.

В 1972 году это было. Мне дали на несколько минут журнал «Новый мир», и я прочитал стихотворение «Белый бакен» Евгения Маркина. О Солженицыне знал совсем мало, его сочинений не читал, но уважал втайне и эту тайну на суд не выносил. Уважал же я Александра Исаевича за то, что он окончил физико-математический факультет. Да ещё и с отличием. А я, мечтая о мехмате, поступил в МИЭМ.

Вскоре мне пришло письмо из лагеря от друга детства. Ах, какие там слова да мысли были! Хоть в Верховный Совет человека выбирай-приглашай, а не на зону сажай. Я вышел на травку Домодедовского жилпосёлка, прилёг у шахматной доски с первым, обычным для моего друга, ходом е2 – е4, рассказал ему о письме и вдруг услышал равнодушный ответ: «И в тюрьме тоже люди живут. Твой ход».

Через несколько дней мне даровали на сутки книгу «Один день Ивана Денисовича». И я оробело обомлел. И обиделся на друга, – он ведь читал о дне Шухова, первый бригадир которого, Кузёмин, «как-то на голой просеке у костра сказал: «Здесь, ребята, закон – тайга. Но люди и здесь живут».

Читал! Но мне ничего не сказал, решив не выпускать меня из теплицы.

А обомлел-то я от строки Солженицына. Да суровая, но по-русски образная и психологически извивистая. Извивы душ человеческих, оказавшихся в нечеловеческих условиях, у него тонки и, кажется, вот-вот изорвутся, но нет, тянутся они и тянут Шухова по дню его, бесконечно суровому.

Так же по случаю достался мне и «Матрёнин двор». К тому времени я не успел повидать глушь российскую. А торфоразработки я увидел гораздо позже. И понял я на торфоразработках в глубинах Владимирской области, что где-то я уже это видел или чувствовал даже.

Видел-видел. Во дворе Матрёнином видел. Да так явственно, что теперь, увидев землю эту наяву, я ничего нового для себя не обрёл. И своей Матрёны я не успел найти в том путешествии, начавшемся в двухэтажном барачном посёлке уже под вечер. Загулялись мы с другом по местной пересечёнке, блуканули, часа четыре в полном одиночестве шли по шоссейной узкоколейке в закат, а потом и в темень непроглядную – уж какие там Матрёны. Но почему-то Матрёну я вспомнил, уже в постели вспомнил – такая уж здесь земля, для русских баб тяжелющая.

А уже на следующий день я нырнул в свою теплицу.

Андрей Василевский,
главный редактор журнала 
«Новый мир»:

– Самое главное: Солженицын как культурное и общественно-политическое явление существует, и его невозможно «отменить». Как бы этого ни хотелось его оппонентам. Можно попробовать заплевать, что и делается. Ложь в адрес Солженицына, идущая ещё из советских времён, даже давно опровергнутая, повторяется и повторяется. Но уже очевидно, что все эти инвективы опосредованным образом тоже работают на его канонизацию.

В 1998 году – к 80-летию Александра Исаевича – я отвечал на анкету «Литературной газеты» так (цитирую по своему файлу): «Сейчас он для меня большой писатель, печатающийся в большом журнале. Думаю, что именно в «Новом мире» его произведения читаются, как теперь принято говорить, адекватно. Именно в «Новом мире» этот уникальный писатель может быть самим собой, не смыкаясь вольно или невольно ни с каким из литературно-политических флангов».

И вот теперь, уже к 100-летнему юбилею, в декабрьском номере «Нового мира» мы видим сразу несколько публикаций: статьи Егора Холмогорова «Улица Солженицына», Павла Крючкова «Неповторимый голос. Александр Солженицын в звучащей литературе», Ричарда Темпеста «Человек непокорный. Заметки о повести «Раковый корпус», а также короткие эссе лауреатов открытого «солженицынского» конкурса, проводившегося на нашем сайте (nm1925.ru). Были материалы о писателе Солженицыне и в других номерах этого года.

Солженицын, к сожалению, по-настоящему не прочитан, и не только его недругами, но и друзьями. Возможно, когда-нибудь это про-изойдёт.