Сергей Дмитренко: «Мне было важно отделить Салтыкова от Щедрина»
В издательстве «Молодая гвардия» вышла книга «Салтыков (Щедрин)» – подробная биография знаменитого сатирика.
Эта книга венчает многолетний труд ее автора, проректора по научной и творческой работе Литературного института имени А. М. Горького Сергея Дмитренко. Мы поговорили с ним о непривычном написании имени героя, о его уникальном положении неподцензурного вице-губернатора, о его раблезианстве и, разумеется, о предстоящем в 2026 году 200-летии.
– Название вашей книги идет вразрез с устоявшимся написанием – М.Е. Салтыков-Щедрин. Почему?
– Не совсем «вразрез». Первое масштабное собрание его сочинений (1933−1941), условно названное полным, вышло под именованием: «Н. Щедрин (М. Е. Салтыков)». А на переплётах и корешках томов вообще выставлено: «Н. Щедрин» – это главный псевдоним Михаила Евграфовича. Но второе, на сегодняшний день лучшее с точки зрения текстологии и полноты, собрание сочинений под редакцией Сергея Александровича Макашина (1965−1977), действительно называется «Собрание сочинений М. Е. Салтыкова-Щедрина». «Салтыков-Щедрин» − наиболее ходкое именование писателя. Но его обычный литературный автограф – это: «М. Салтыков (Щедрин)», псевдоним в скобках. Служебный — просто: «М. Салтыков». Мне было важно отделить Салтыкова от Щедрина. Рассказать о человеке – писателе Салтыкове, который публиковался под псевдонимом «Щедрин». И, в отличие от предшественников (а моя книга – уже четвертая биография Салтыкова-Щедрина в серии ЖЗЛ, первая вышла в 1934 году), я не разбираю его сочинения. Про это у меня есть книжка «Щедрин: незнакомый мир знакомых книг». А лишь подвожу моих читателей к книгам Салтыкова, стараюсь дать ключи к его творчеству, чтобы они смогли испытать самостоятельную радость открытия всевидящего знатока человеческой натуры.
Устойчивый советский «мем», как бы мы сейчас сказали – «великий сатирик, борец с самодержавием». Но «борец» при этом довольно своеобразный – дослужившийся до должности вице-губернатора и чина действительного статского советника, то есть первого штатского генеральского чина…
Книга вышла в двух вариантах – серийном ЖЗЛ и внесерийном. И во втором она так и называется: «Салтыков (Щедрин): Генерал без орденов», потому что это был редчайший случай – не получить наград за всё время службы. Единственная медаль – за труды по подготовке ополчения в годы Восточной (Крымской) войны.
<...>
– Вы сказали, что стали писать про Салтыкова-Щедрина без всякого издательского договора, просто потому, что захотелось. Как так вышло?
– Я окончил семинар прозы Литинститута, а потом по стечению обстоятельств ушёл в литературоведение, защитил диссертацию по творчеству Лескова. И то, что мне было необходимо, я у Лескова уяснил. Хотя он навсегда остаётся одним из любимых моих писателей для непредусмотренного чтения. А вот Салтыков, его творчество и доныне для меня – пространство неожиданностей и тайн. Хотя читаю его едва ли не с седьмого класса школы. А в годы перестройки, когда происходило много фееричного, мне вдруг предложили написать повесть для серии «Пламенные революционеры». Помните, была такая знаменитая беллетристическая серия в Политиздате? Я удивился – что я могу написать про революционеров, кроме того, что они все были мерзавцами и разрушителями традиций живой жизни? Но ведь для этой серии много кто писал. Например, Юрий Трифонов написал о Желябове, Натан Эйдельман – повесть «Первый декабрист», про Владимира Раевского. Войнович для них писал – про Веру Фигнер, Анатолий Гладилин, Булат Окуджава… Могучая гвардия. И меня осенило: надо написать про Салтыкова, который тогда имел репутацию революционного демократа, про закрытие «Отечественных записок». Заглавие пришло сразу: «Третье предостережение». Но поскольку автор я был молодой, надо было, кроме заявки, представить кусок текста. Стал готовиться, разбираться по документам, а не по интерпретациям, и быстро выяснилось, что закрыли-то их не за то, чтò они печатали, а за то, что народовольцы-террористы фактически превратили редакцию в свою явочную квартиру…
И никакой Салтыков не «революционный демократ», да и само это определение – идеологический ярлык, сапоги всмятку… Быстро наступило время других книг, Политиздат превратился в «Республику»… «Пламенные революционеры» тоже слились. Но свой благой урок из этой истории я вынес, особенно меня раскрепостила книга Василия Аксёнова из этой серии, фантасмагорическая «Любовь к электричеству» — про Леонида Красина. Вероятно, Василий Павлович писал её ради заработка, но талант не перешибёшь копейкой, и поиздевался он в этой повести и над самой серией, и над большевизмом, и над самим собой в роли историка КПСС, думаю, – вволю…
Остались страниц сто ненаписанной книжки, проба пера, для разгону, потом всё отправилось в макулатуру, – но с них и началось настоящее изучение биографии Салтыкова. К слову, до того, как выйти книгой, «Салтыков (Щедрин)» главами печатался в трёх журналах – «Новом мире», «Москве» и в «Урале».
– Итак, после выхода книги вы – щедриновед. Что уже известно о планах на грядущее в 2026 году двухсотлетие вашего героя? В первую очередь в его музее, в селе Спас-Угол?
– Сейчас у администрации Талдомского района к месту рождения Салтыкова особое внимание, они хотят благоустроить вверенные им земли под знаком идей и жизни Салтыкова. И это прекрасно, как и то, что в существующем здесь музее М.Е. Салтыкова-Щедрина – энергичный директор, Анна Николаевна Комлева. Сошлись две силы – на одном энтузиазме, без администрации в России ничего не сделаешь – читайте Щедрина! Но надо исходить из того, что ещё в Гражданскую войну господский дом в Спас-Угле сгорел, сохранилась только церковь и кладбище, где могила отца и других Салтыковых. Поэтому идея создать здесь не новодел, а некое культурное пространство, которое будут держать многочисленные связи семейства Салтыковых с ним, – правильная, долговременная.
Сейчас прорабатываются всякие варианты, это вам у них надо брать отдельное интервью. Если же важно моё мнение, то я сторонник бережного сохранения оставшегося и прагматического распоряжения тем, что называют «гением места». Только не надо творить из этого новый, торгово-сервисный миф! А обыгрывать драмы истории, опираясь, главным образом, на созданное писателем. Если восстанавливать дом, в котором родился Михаил Евграфович, за пределы новодела мы всё равно не выберемся (ибо у того дома была своя история, и он не раз перестраивался). Но зато можно сделать вполне реальный, правдивый музей русской жизни XIX века, музей помещичьей жизни, музей «Пошехонской старины» (хотя Пошехонье географическое не здесь!), рассказать и показать народу, как оно жилось в России двести, сто пятьдесят лет тому назад… Можно со скептическим юмором относиться к туристическим аттракционам типа «переночевать на кровати Тургенева», но если не играть в явное «разводилово», а честно организовать, например, суточное или двухсуточное проживание посещающих Спас-Угол (какое многозначное название, молодец Ольга Михайловна, что родила своего Мишеньку здесь!) в обстоятельствах помещичьей усадьбы, где можно будет побывать и крепостным крестьянином, и помещиком, – это будет вполне поучительным. Побуждающим к постижению созданного гением Салтыкова (Щедрина).
И к обстоятельствам собственной жизни тоже.
