Сотворение мира. Геннадий Красников о поэзии фронтовиков
Не сомневайтесь, та публика, которая воюет сегодня внутри нашей страны с Великой Победой, обязательно подчеркнёт в доказательство своей как бы непредвзятости, что «мои деды тоже воевали». Эта лукавая присказка подобна поцелую Иуды в Гефсиманском саду. История знает, чем заканчивается сие лобзание. Запад, например, не заморачивается аналогичной игрой в «объективность», а просто вырубает идеологическим топором из истории Второй мировой войны написанные кровью и героизмом советского солдата страницы о нашей Победе. Для отечественных либерал-клеветников допускается более изощрённая форма вымывания из сознания людей исторической памяти об Отечественной войне, о праве потомков гордиться Победой отцов и дедов, о праве торжественно отмечать День Победы.
Вот некий В. Волков, называющий себя философом, на страницах толстого журнала заявляет (не забыв упомянуть о воевавших дедах!): «Смею утверждать, что в нашей стране День Победы – день не столько памяти, сколько беспамятства». Минута молчания, миллионы портретов участников войны по всей стране в строю «Бессмертного полка», благодарные цветы последним оставшимся ветеранам, «радость со слезами на глазах»… – только «философ» смог не увидеть эту искреннюю торжественность! Он «смеет» утверждать, что «возвышенный тон, который теперь принят для этой темы, неуместен хотя бы потому, что война – это убийство», словно ему неведомо, кто развязал эту бойню. Не по этой ли обвинительной логике США к 75-летию Победы выпустили юбилейную монету, на которой изображены страны-победительницы. Там есть флаги США, Великобритании и Франции. Нет лишь флага страны-победительницы – СССР. Такой монетой удобно расплачиваться за лукавое лобзание…
Что же до пафоса, о котором лгут обвиняющие нас в «беспамятстве», то лучше, чем сами фронтовики, им никто не ответит: «Марш к салюту Победы был тягостно долог: / сто боёв, сто друзей, сто смертей, сто тревог… / А стихи… Я извлёк их, как старый осколок. / Как больную занозу, из сердца извлёк» (Павел Булушев).
Глеб Пагирев напомнит им о цене завоёванного мира: «При наступлении в лесу, в бою по разгрому курляндской группировки немцев я получил своё седьмое, особенно тяжёлое, ранение. Случилось это за три дня до нового, 1945 года. Самолётом меня перебросили в армейский госпиталь, расположенный в латвийском городе Елгаве. После двух операций – санитарный эшелон, эвакуация в Ленинград. Тут, на госпитальной койке, и застала меня Победа.
В большой, похожей на зал, палате я был единственным лежачим; закованный по шею в гипсовый панцирь, я не мог ни сесть, ни приподняться, ни поесть, ни свернуть себе цигарку… Палата опустела, я остался один. Помню, день был тёплый, уже вправду весенний. Окна настежь открыты, и до меня доносятся крики «Ура! Братцы! Победа!», нестройное пение и звуки откуда-то взявшегося оркестра, непрерывно играющего вальсы… Ребята вернулись в палату с «горючим» и, не таясь, разлили его по стаканам: «С победой!» А вечером над городом грохотал праздничный салют.
Не в состоянии повернуться лицом к окну, я видел в стёклах открытой рамы лишь отблески фейерверка, слышал орудийные залпы Победы и плакал – от небывалой радости, от горького бессилия и обиды на свою судьбу».
