Студенты Литинститута посетили музей-усадьбу Мураново

24 мая 2025 студенты Литературного института с преподавателями кафедры русской классической литературы и славистики Людмилой Александровной Карпушкиной, Галиной Юрьевной Завгородней и Ольгой Юрьевной Саленко посетили музей-усадьбу Мураново. Своими впечатлениями делятся Елена Гнядек, Милена Маслова, Вероника Голованова, Нина Кувшинова и Ростислав Мишин.
Авторы фото: Елена Гнядек, Людмила Карпушкина, Ольга Саленко, Ольга Шемякина, Елена Храмова, Валерия Мазурова, Ольга Кравец, Елизавета Ласкавая.
Елена Гнядек:
Что знает о Федоре Ивановиче Тютчеве любой школьник? Правильно, «Люблю грозу в начале мая, как шибанет – и нет сарая». Подростки, пожалуй, вспомнят: «Я встретил вас, и все былое...»
Со студентами и проще, и сложнее. Особенно со студентами Литературного института. Вмиг назовут основные вехи биографии, расскажут и про дипломатическую миссию, и про переводы с немецкого Гете, Гейне, Шиллера. И, конечно, вспомнят: «Мысль изреченная есть ложь», истоки строк – в «Невыразимом» Жуковского, продолжение и риторический вопрос – у Гумилева.
«Что делать нам с бессмертными стихами? Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать».
Вопрос, кстати, хороший. Есть стихи, есть их творец. А есть писатель-человек, которого и о котором мы знаем гораздо меньше. Кстати, с Боратынским – и писателем, и человеком все еще сложнее. Его если и проходят в школе, то мельком, упоминая рядом с Пушкиным. А дальше? Каким он был человеком? О чем думал, просыпаясь по утрам? Любил чай с сахаром или без? Что любил так же, как писать стихи?
Зачастую, увы, это вопросы без ответа. Мы не знаем человека настолько хорошо, чтобы ответы предположить. Но в прошедшую субботу, 24 мая, удалось приоткрыть завесу, подойти ближе, всмотреться в то, что так часто остается скрытым.
Возможность нам подарила кафедра русской классической литературы и славистики и руководство Литературного института. Солнечным утром прекрасного субботнего дня мы отправились в путешествие в Мураново!
Чуть меньше полутора часов в прохладном автобусе, в чудесной компании – и мы на месте. В цветущих тысячами солнц лугах, на берегу тихой реки. А по ту сторону – холмы, дороги, редкие дома. И облака, облака. Пройдя качели и невысокий забор, мы попадаем на территорию усадьбы Федора Ивановича.
В Мураново, впрочем, Тютчев никогда не жил. Это было приданое жены Боратынского – старшей дочери Энгельгардтов, Анастасии Львовны. Позднее экскурсовод сказала, что подтверждений тому, что Федор Иванович приезжал в усадьбу, действительно нет. Но всего в восьми верстах находилось Абрамцево, где жил Сергей Тимофеевич Аксаков, и где часто бывал Тютчев. Мог ли не завернуть на огонек в Мураново? Вероятно, все же приезжал.
Мы узнали, что в Мураново, с 1828 года каждое лето приезжал с семьей Евгений Абрамович Боратынский, который и проектировал дом, он построен по его чертежам. Как человек творческий, проектировал крайне любопытно. Особенно впечатлили необычные вертикальные балки в коридоре, чтобы постройка меньше проседала, и огромное окно прямо на потолке – постоянный источник света. Нас водили по множеству комнат: мы видели гостиную, библиотеку, кухню, где стоял переделанный из кровати комод красного дерева. Рассказали и про классную комнатку на втором этаже, где занимались дети. Комната была без окон, чтобы не отвлекались, маленькое окошко под потолком не в счет. Неудивительно, что дети прозвали комнату «тужиловкой». Впрочем, совсем грустно детям все же не было – нам показали из окна маленький домик во дворе, детский, где летом разбивали огород. Мы шли по дому, разглядывали статуэтки, старинные лампы, китайскую фарфоровую собачку. И невероятные сокровища – книги, множество шкафов с книгами.
В одной из комнат нас встретил диванчик, где спал сам Николай Васильевич Гоголь, когда останавливался в Мураново (спал, правда, сидя). В той же комнате видели домино по мотивам произведений Гоголя, с ним соседствовала «ручка красавицы» – чесалка для спины. Впрочем, такое наименование она носит в Китае, а в России именуется более зловеще – «рукой мертвеца».
Мураново очень повезло, в 1920-м году, после революции, О.Н. Тютчева и ее сын, Николай Иванович Тютчев, чтобы уберечь усадьбу, придумали открыть здесь музей. Во многом благодаря этому сохранились вещи, книги, картины, помнившие вечерние посиделки и мирные времена. По-прежнему на своем месте и пейзаж Айвазовского, и портреты кисти Рокотова, и жалованные портреты царской семьи.
В одной из комнат нас встретил фотоуголок. Во главе угла – всем известная фотография Федора Ивановича. Почтенного, строгого, в изящных золотых очках. Рядом – горельеф Василия Андреевича Жуковского, который незримо как бы все время присутствовал рядом и в судьбе Тютчева. Дипломат Иван Гагарин писал Тютчеву так:
«…Намедни я передаю Вяземскому некоторые стихотворения, старательно разобранные и переписанные мною; через несколько дней невзначай захожу к нему около полуночи и застаю его вдвоем с Жуковским за чтением ваших стихов и вполне увлеченных поэтическим чувством, коим дышат ваши стихи. Я был в восхищении, в восторге, и каждое слово, каждое замечание, в особенности Жуковского, все более убеждало меня, что он верно понял все оттенки и всю прелесть этой простой и глубокой мысли».
Есть в том фотоуголке и портрет Александра Сергеевича Пушкина. Необычное сочетание, на одной стене и фотография, и портрет. Удивительная данность, которую осознаешь не сразу: и Пушкин, и Тютчев, и Жуковский были современниками. К сожалению, Александр Сергеевич по причинам понятным не мог быть запечатлен на фотографии, появившейся как явление в 1839-м году.
Увидели мы и кабинет Боратынского, где он писал и готовил к изданию свою последнюю книгу «Сумерки», и два рабочих стола – Евгения Абрамовича и Федора Ивановича. Посмотрели на гусиное перо – Федор Иванович не менял привычек и писал гусиными перьями всю жизнь. Интересно, что для левшей перья выдергивали из правого крыла гуся, для правшей – из левого. Такая вот перьевая особенность.
В конце экскурсии, когда под ногами заскрипела витая деревянная лестница, ведущая на первый этаж, экскурсовод прижала палец к губам и провела нас в небольшую комнатку. Сервант, деревянная резная ширма, узкая кровать, застеленная вышитым покрывалом. Возможно, оно помнило руки Эрнестины Федоровны Тютчевой, ее работ в доме много – даже ковры и оконные драпировки. Над некоторыми вышивками она трудилась по несколько лет. В комнатке было прохладно и торжественно тихо. Оказалось, узкая кровать – та самая, на которой умер Федор Иванович, и обычно здесь экскурсии, проходящие в довольно оптимистичном тоне, не заканчивают, но... Но. Но для нас увидеть комнату, где воссоздана обстановка спальни, в которой прошли последние часы, важно.
Мы вышли из затемненной комнаты и очутились на солнечном дворе. Каждый задумался о своем.
Хорошо, что у нас было свободное время, чтобы погулять по усадьбе, где в этот день проходил фестиваль «Про речь». На территории, шагах в ста от основного дома, разместился деревянный резной флигель, где (легко представить, что еще с XIX века) стоит у крыльца фонарь и цветет бледная, горько пахнущая сирень. Во флигеле когда-то жила Эрнестина Федоровна, а сейчас – наследник Федора Ивановича, прапраправнук Василий Бегинин. Правда, его мы не видели.
На площадке в лесу гости усадьбы играли в крикет, чуть дальше воздвиглась театральная сцена, где неслось над деревянными подмостками: «Чего тебе надобно, старче?» На полянке, недалеко флигеля, приглашали поиграть в петанк - ведущий бросает кошонет, маленький, похожий на теннисный, мяч, а двое (или больше) игроков соревнуются, кто закинет тяжелый железный шар как можно ближе к кошонету. Как выяснилось опытным путем, если сопровождать бросок романтичным, не побоюсь этого слова, сентиментальным: «Ах!», вероятность успеха возрастает в разы. На площадке у главного дома пели романсы, конечно, и на стихи Боратынского: «Не искушай меня без нужды...»
Здесь, среди старинных игр, романсов, под кучевыми облаками в летних полях отчетливо чувствовалось и думалось – Федор Иванович и Евгений Абрамович были живыми людьми. Гуляли по этим дорожкам. Ходили по полям. Может быть, даже собирали цветы, мелкие голубые незабудки, растущие на речном берегу. Отдавали служанкам - поставить в вазу. Дарили женам. Все это было, и, кажется, совсем недавно.
Говорят, хорошая поездка или хорошая книга – та, после которой ты немного по-другому начинаешь смотреть на мир. Я чувствую, что лучше узнала уже не только писателей – людей. И по-другому, по-особенному звучат теперь строки:
Я помню ясный, чистый пруд;
Под сению берез ветвистых,
Средь мирных вод его три острова цветут;
Светлея нивами меж рощ своих волнистых,
За ним встаёт гора, пред ним в кустах шумит
И брызжет мельница. Деревня, луг широкий,
А там счастливый дом… Туда душа летит,
Там не хладел бы я и в старости глубокой!
Благодарю от всей души Людмилу Александровну Карпушкину, Галину Юрьевну Завгороднюю, Ольгу Юрьевну Саленко и прекрасных экскурсоводов усадьбы Марину Тавасееву и Марину Серегину, а также организатора старинных игр Ольгу Малинкину за возможность ближе узнать, познать великих поэтов и самое себя.
Милена Маслова:
Поездка в Мураново была лучшим завершением учебного года и лучшим началом летнего сезона. Усадьба встретила нас зноем под ярко-голубым небом с облаками, богатыми на образность. Возле неё (видимо, в рамках фестиваля) располагались торговые ряды с продуктами местного промысла: сырами, молоком, тканями, кое-где находились и неизменные мелочи из Китая. Присмотришься, первая мысль — обломовка, восток! но нет, обманчивы бывают первые мысли. Возле усадьбы озеро, а дальше — холмы, леса. «Пейзаж, вероятно, не изменился здесь за два столетия» — сказала мне Ольга Юрьевна, когда мы тайком смотрели в окно. (Тайком, потому что шторы трогать запрещалось — 18 век!) а видели мы, как от озера поднимаются три холмистых подъема, расставленных так, что художнику бы осталось взять холст и тремя нестройными линиями обрисовать их. Со среднего (самого высокого) холма вдаль уходила большая колея. Остальные два — боковые, были прикрыты лесом.
Местность волнующая, местность, на которую смотришь путником с картины Каспара Фридриха. Ее видели глаза двух поэтов. И обоим она послужила разным. В здешних сумерках случались откровения Боратынскому. Здесь виделись ему тени прошлого, здесь длился его долгий монолог. Оттого — что среди леса и полей тихий голос громче грома. А последний, если случается, то подобен апокалипсису, от которого не скроешься и в доме.
А дом крепкий, емкий, стильный. «Что б ты так жила, Лерка!»-- сорвалось у меня в гостиной к одной подруге. Комнаты небольшие, но их так много, и так обставлены, что хочется задержаться в каждой, затеряться, как в детстве. Для ребенка этот небольшой двухэтажный дом был бы большим замком: с лестницами, углами, ширмами, большими и узкими кроватями, портретами, большими шкафами из лакированного дерева. И кабинет, и библиотека были бы самым желанным, самым таинственным местом. Ведь так редко допускают ребенка к большим и дорогим книгам, туда, где взрослые в тишине проводят так много времени. Увидев библиотеку, я, наконец, поняла Гаева, пропевшего оду шкафу. Пускай это гаерство, но в его лирике есть правда.
Взглянув на полноценную библиотеку, понимаешь серьезность википедии прошлого века и ее значение для владельца. Здесь тома словарей, энциклопедии, художественная литература на иностранных языках, книги по философии, истории. И если фигура Боратынского виделась мне там, среди полей и лесов, то Тютчев здесь – в библиотеке. Но не в кресле, не за письменным столом. А у окна – между бюро и шкафом. Между мыслью живой и вечной – напротив природы.
Вероника Голованова:
В конце весны мы успели посетить Мураново, усадьбу двух поэтов. Дом спроектирован по плану Баратынского, хотя сам поэт смог прожить в нем только два года. Поэтический ум и ловкость помогли создать надежное и практичное поместье, не вполне вписывавшееся в моду того времени. К сожалению, Тютчев так же не проводил в Муранове много времени, пребывая большей частью в командировках в Германии или в Санкт-Петербурге с семьей. Однако усадьба стала местом памяти о двух великих поэтах, местом их семейного наследия и библиотеки Тютчева, большую часть которой поэт раздал еще при жизни. Об этом и о многом другом рассказывают прекрасные экскурсоводы, пытаясь проложить путь в золотую эпоху русской поэзии. Но достойно внимания и расположение усадьбы в живописной сельской местности. Все детали создают эффект постепенного погружения: тишина, зеленые холмы в пятнах солнца, тихая река Талица, старинные усадебные постройки, высокие приветливые ели и заполонившая все в округе бруннера – сестра-близнец незабудки. Здесь природа, «скудная» и одновременно «родная», встречает всех просто и по-семейному, создавая впечатление странно-забытого сна:
…Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Нина Кувшинова:
Поездка в Мураново оставила много ярких впечатлений! Вначале нам провели интереснейшую экскурсию по дому, построенному поэтом Е. А. Боратынским. Интересно, что в доме представлено много подлинных старинных вещей, которыми пользовались хозяева и гости дома. Экскурсовод обратила особое внимание на то, что экспонаты в музее не подписаны. Это связано с тем, что первыми директорами были потомки Тютчева, они относились к дому как к родному и решили сохранить домашнюю атмосферу усадьбы. Интерьер, действительно, оказался очень уютным! После экскурсии мы с удовольствием прогулялись по территории усадьбы и поиграли в игры, популярные в девятнадцатом веке. Большое спасибо Людмиле Александровне за организацию незабываемой поездки в Мураново!
Ростислав Мишин:
Ну что же! Необходимо было некоторое время, чтобы оклематься после незабываемой поездки в Мураново с нашими очаровательными преподавателями с кафедры русской литературы. Экскурсовод - замечательный! Это один из тех случаев, когда не пытаешься сделать вид вовлечённого слушателя. Интерьеры, детали обстановки, посуда, прекрасно сохранившаяся – все выдает изысканный вкус хозяев усадьбы. Картинные пейзажи тех мест, куда выбирался в итальянские отпуска Тютчев - no comment. Наша экскурсия, конечно, не обрела статус международной, но за городом мы отдохнули и поиграли в игры XIX в. тоже с неподдельным интересом. День прошёл быстро, а значит - увлекательно.