Уходит последняя нежность страны. Памяти Владимира Кострова
Когда-то Владимир Костров написал замечательное стихотворение, которое Александра Пахмутова превратила в не менее прекрасную песню:
Мы – последние этого века,
Мы великой надеждой больны.
Мы – подснежники.
Мы из-под снега,
Сумасшедшего снега войны.Доверяя словам и молитвам
И не требуя блага взамен,
Мы по битвам прошли,
Как по бритвам,
Так, что ноги в рубцах до колен.И в конце прохрипим не проклятья –
О любви разговор поведём.
Мы последние века.
Мы братья
По ладони, пробитой гвоздём.Время быстро идёт по маршруту,
Бьют часы, отбивая года.
И встречаемся мы на минуту,
А прощаемся вот навсегда.
Так обнимемся.Путь наш недолог
На виду у судьбы и страны.
Мы – подснежники.
Мы из-под ёлок,
Мы – последняя нежность войны.
Здесь выражен подлинный символ веры целого поколения. Поколения детей войны, о котором Николай Губенко снял исповедальный фильм «Подранки». И сейчас, как никогда, мы чувствуем, что поколение Владимира Кострова, ранимые подснежники из-под «сумасшедшего снега войны», – это и последняя нежность страны. И той, большой, советской, грандиозной во всех светлых и трагических смыслах, в которой они родились и которую они потеряли. И той, в которой они встретили свою старость и также любили мучительной нежной любовью, желая ей счастья, будущего, достоинства, дабы не постыдить славные имена минувших поколений.
Мы ценили эту их нежность, их достоинство, их любовь к отечественной истории, культуре, великому Русскому Слову. Оттого ещё так горек для нас уход большого русского поэта Владимира Андреевича Кострова. Для кого-то это потеря самого близкого человека, для кого-то потеря друга, старшего товарища, Учителя (а учеников у Кострова, несколько десятилетий преподававшего в Литинституте, множество). Для меня же он был и другом, и старшим товарищем, и Учителем. Тонким, ироничным, глубоким, сомневающимся, неожиданно парадоксальным в интеллектуальных суждениях, оценках, в эстетической и этической безупречности, в глубинном знании и понимании народной культуры, в которой, собственно, его корни, но в европейской уважительной широте знаний других культур, в чувстве такта в отношениях с коллегами, друзьями…
Виктор Боков, прекрасный русский поэт-словотворец, человек самобытного народного характера, с восторгом открыл когда-то в Кострове созвучную родственную душу: «Вскоре я познакомился с поэтом и обрадовался тому, что он был похож на свои стихи. Общительный, весёлый, молодой, приветливый, умный и обаятельный человек глядел на меня. Всё это обнаружилось и в его поэзии – поэзии солнечной, доброй, славящей и утверждающей действительность...» Изначально свойство костровской поэзии было таково, что читать и перечитывать его стихи – радостно. Даже там, где он говорит о самом болевом, о самом сокровенном. В нём находишь для себя какое-то древнее чувство узнавания и родства, словно это неведомый брат твой из славянских глубин прошедших и грядущих поколений встречает тебя (Боков удачно означил эту черту творчества Кострова «дальней памятью истории»). Пушкин назвал когда-то Ломоносова «веселье россиян, полуночное диво». О Кострове тоже можно было сказать: «веселье россиян». Но и печаль россиян, и нежность россиян, и простодушие россиян. Слово «простодушие», взятое у Пушкина, Владимир Костров особенно ценил и в поэзии, и в человеке. И ещё одно пушкинское слово часто он вспоминал: «самостоянье человека» как «залог величия его».
Сейчас, после того как в октябре Кострова не стало, вспоминаю, как однажды в нашем разговоре Владимир Андреевич сказал: «Мы должны писать, как будто мы бессмертны. Я определил это так: через поэзию (если ты со всей полнотой и честностью относишься к своему делу) даётся единственная возможность сыграть вничью со смертью, что-то оставить после себя, как крестьянин оставляет сад, как наши предки во все времена твёрдо следовали главной мудрости: помирать собирайся, а хлеб сей. Мы не должны впадать в уныние, мы должны работать так, как будто и человек, и земля бессмертны. Да, в каком-то смысле я странный оптимист, хотя мои стихи бывают полны печали…» Это воистину слова великого русского Поэта.
Необыкновенной кажется мне и особая кроме поэтического таланта и дара небесная отмеченность его биографии: родился поэт 21 сентября, на праздник Рождества Богородицы, ушёл из жизни на праздник Иверской иконы Божьей Матери, и сороковой день его кончины (4 декабря) приходится на праздник Введения во храм Богородицы. Назвать ли это простым совпадением? Или задуматься о том, каким особым знаком отмечено на Руси (в России) служение Русскому Слову?
