Время бежит в груди по кругу: из нового романа Алексея Варламова
Писателю, ректору Литературного института им. А. М. Горького, доктору филологических наук, профессору МГУ Алексею Николаевичу Варламову исполнилось 60 лет. Алексей Варламов – человек негромкий. При всех его регалиях и заслугах он только отмахивается, когда его называют классиком; избегает шумных компаний, предпочитая загородный покой. Современному читателю Алексей Николаевич знаком по последним романам «Мысленный волк» и «Душа моя Павел», специалистам-филологам – по книгам знаменитой серии «ЖЗЛ»: о Пришвине, Грине, Алексее Толстом, Платонове, Булгакове, Розанове. Лауреат литературных премий, заведующий кафедрой литературного мастерства, лектор иностранных университетов, член Совета при Президенте РФ по культуре и искусству – казалось бы, невозможно совмещать такое количество ипостасей, однако Алексею Николаевичу это удается. Большие дела у него получается совершать опять же негромко. В своей докторской диссертации «Жизнь как творчество в дневнике и художественной прозе М. М. Пришвина» Варламов ранее других исследователей обратил внимание на незаслуженно забытого писателя. С приходом Алексея Николаевича на должность ректора Литинститута был восстановлен исторический облик зданий, открылся научно-образовательный и культурно-просветительный центр «Дом национальных литератур», сохраняется престиж учебного заведения. То, что при таком объеме хозяйственных задач у Варламова остается время на творчество, не может не радовать. В одном из интервью Алексей Николаевич сказал, что для русских писателей литература «всегда была неким тайным видением, тайным зрением». Желаем юбиляру долгие годы сохранять писательскую зоркость и творческую и педагогическую энергию. А здесь публикуем начало его нового романа.
Татьяна Никольская
Половина пятого пополудни. Или без двадцати пяти. Вряд ли больше. Телефон мой разрядился, но я с детства чувствую время, словно бежит в груди по кругу секундная стрелка. То ускоряется, то замедляется, иногда щекотно, а иногда так больно, что хочется ее остановить. Я смотрю на человека в белой жилетке на искусственном меху напротив меня и пытаюсь понять, где мог раньше его видеть. У него невыразительное под стать худощавой фигуре тонкое лицо, небольшой гладкий лоб, острый нос, блеклые голубые глаза, жесткие усики над вздернутой губой, редкие русые волосы, бороды нет. Не хочет отращивать или не растет? Он похож на преподавателя без степени, на старшего редактора или экономиста, но только не на священника. Однако зовут его отец Иржи, и он православный поп. Страна католическая, а он православный. Не с рождения, просто перешел несколько лет назад в нашу веру и принял сан, или как это правильно у попов называется. Вообще-то он должен прозываться в таком случае Георгий, но все обращаются к нему отец Иржи. Русского языка не знает. Речь понимает, а говорить не может. Учил когда-то в школе, потом позабыл или делает вид, что позабыл. Здесь многие забыли русский. И русских не любят. Про попа, правда, не знаю, кого он любит, а кого нет. Знаю только, что рядом с его домом есть церковь очень странной формы. Она сделана наполовину из стекла и похожа на пирамиду или точнее на чум, я видел такие месяц тому назад на Ямале. Только на верхушке у этого чума крест. Когда идет дождь, вода стекает по толстым прозрачным стенам. Внутри все, как и положено в церкви. Алтарь, иконостас, подсвечники, но ощущение такое, будто бы ты не в храме, а в аквариуме. Или, наоборот, вдруг кажется, что там, за этим толстыми стенами, наступил всемирный потоп, и стеклянная пирамидка – что-то вроде ковчега спасения или подводного жилища, как в «Маракотовой бездне» у Конан-Дойля – мы в детстве смотрели с Петькой такой диафильм. Еще я знаю, что деньги на храм дал богатый человек, не захотевший себя называть. Это странно, ведь по моим представлениям все нынешние жертвователи и благотворители только и ждут, чтобы их имя было начертано золотом на самом видном месте, а этот таится. Не иначе, бандит какой, по которому тюрьма плачет. Рядом с храмом – колокольня, но колокола на ней нет. Впечатление такое, что колокольню построили раньше и предназначалась она для других целей.
А дом у священника самый обыкновенный, добротный, только изрядно обветшавший. В таких домах веками жили немцы, покуда их отсюда не выселили. Мне этих немцев жаль. По идее я не должен испытывать к ним сочувствия, тем более что это из-за них случился мюнхенский сговор, про который в последнее время стали много писать, но я им сочувствую. Представляю, как они боялись окончания войны, как покидали целыми семьями свои усадьбы, церкви, оставляли погосты, а на их место привозили других людей.
