Москва

* * *
Женщины чувствуют, но не чуют,
Иногда удивительно бывают глухи,
Не догадываются, кто с ними ночует,
И зрелые, и особенно молодухи.

Гроссман серый писатель, нудный,
Мастер текста стертого, плоского,
Но сделал фокус, и очень трудный,
Увел жену у самого Заболоцкого.

* * *
Мы ищем след в реальности сплошной,
Откуда прозвучал бы выдох духа.
Такой услышал в свое время Ной:
Господь слегка коснулся его слуха.

Поселиться в Твери

На склоне лет, в 80-е годы, Салтыков, обсуждая дела житейские, обмолвился, что сам бы «охотно поселился в Твери, именно потому что там порядочных и сочувственных людей встретить можно».

Прожить в России долгую жизнь и не иметь трудной судьбы и ломаной биографии — это было бы слишком идеально и как-то уж совсем не по-русски. И в этом — «русском» — смысле с судьбой у Юрия Михайловича Ключникова, сибирского поэта, переводчика, эссеиста, отметившего в декабре 2020 года 90 лет, — все, как говорится, в полном порядке.

К 195-летию со дня рождения М.Е. Салтыкова-Щедрина

Заметки о Красной площади

Жаркой летней ночью 1951-го компания молодых армян веселилась на Грановского, где один из них снимал угол. Выпивали, хохотали, а ближе к рассвету с хохотом и шутками двинулись к Кремлю. В Александровском — только мелькнула белая рубашка — кто-то вдруг подбежал к стене, и, прежде чем успели среагировать, легко, умело — скалолаз, призер! — почти взбежал по незримым выступам и выемкам прямо к ласточкиным хвостам. Прокричав оттуда что-то, спрыгнул внутрь.

«...В туманный день, когда все предметы сливаются друг с другом в петербургской осенней мгле, я ехал с С.А. Алексеевым (автором книги “Мысль и действительность”) по Гороховой улице на извозчике и был погружен в свои обычные размышления: “Я знаю только то, что имманентно моему сознанию, но моему сознанию имманентны только мои душевные состояния, следовательно, я знаю только свою душевную жизнь”. Я посмотрел перед собою на мглистую улицу, подумал, что нет резких граней между вещами, и вдруг у меня блеснула мысль: “Все имманентно всему”...»

Не русский тот, кому плохо в Коломенском. Жестокие слова, обращаемые и к самому себе: мне, скажем так, «терпимо». Как так?

А вот как: при том что я стремлюсь в Коломенское, жажду его, приезжаю в него так часто, как могу, ощущение, что ступаю на сии обрывы и глади иноземным гостем, не покидает. Причина всему — царский дух, призраки которого особенно плотно обступают истерзанное изломами отечественной истории подсознание в «европейской» части парка. Да парка ли?

* * *

Поэт Николай Николаевич Карпов (1932–2018), прожив долгую жизнь, в полной мере исполнил свое предназначение на земле: создал свой дом, посадил не одно растение, словно доктор, выслушал болезненные голоса погибающей природы, вырастил детей и внуков, написал исчерпывающую историю своей жизни, чему свидетельство его произведения, собранные вместе в посмертной книге «В конце дороги».

* * *
Пруд пожарный деревенский
Отражает облака,
Сосны, ветер и шиповник,
Человека у сосны.

Вот стою над этим прудом,
Мой притоплен «телевизор»,
Выцвела его бечевка,
Износилось полотно.
Много продрано в нем дырок,
Но еще остались части
Целые, и в эти части
Попадают караси.

Иногда бывает восемь,
Иногда бывает десять,
Чаще — три или четыре,
А бывает — ничего.

* * *

Александру Орлову

Не склонный ни к метаморфозе,
Ни к тайнам, что ждут вдалеке,
Я, словно гимнаст на морозе,
На ржавом кручусь турнике.

Заснеженный двор полумертвый
То пьет фронтовые сто грамм,
То вдруг с частотой пулеметной
Лупцует по ветхим коврам,

С повадкой прищученных ябед,
Как будто в поход за Янцзы,
Старухи к ларькам ковыляют
И в школу бегут сорванцы,