Москва
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
25 марта 1944 года. Пос. Городок, тылы 43-й и 6-й гвардейских армий 1-го Прибалтийского фронта.
— В последний раз с ним еду, — тихо сказал сержант Черпаков, сплюнул и ударил каблуком ялового офицерского сапога в середину затянутой тонким льдом лужи перед бампером «студебеккера».
Визит луны
Искрятся в тишине и холоде
Луны ленивые лучи,
И хриплый смех гулящей молоди
Стихать не думает в ночи.
Пар изо рта струится тающий
Вверх, как таинственная речь:
О, континент, средь туч блистающий,
Мой долг тебя предостеречь.
Ты опустился, ты касаешься
Верхушек обомлевших слив,
Мне страшно, что не опасаешься
В сердцах поднять слепой прилив
Стеклянной жути, хладной вялости,
Смешать любовные дела
И души, от нездешней шалости
Все в изморози добела.
Мне многие говорили: это плохое название, все подумают, что тут просто опечатка в слове КСЕРОКС. После этого упреждения, надеюсь, любому будет понятно, что имеется в виду древний царь, а не современный множительный прибор.
— Дя-адя Саша, мне даже как-то неловко становится за вас. Откуда у вас это низкопоклонство перед этим поганым Востоком!
— Ну, зачем ты так, Дениска?
— «Дениска» у вас звучит, как «редиска».
— Каждый слышит то, что боится услышать.
— Да это ладно, и пусть, но ваша готовность в каждом куске верблюжьего навоза углядеть самобытность и урок всем нам, ей-богу, злит.
— Ну, какой же навоз, Денис, Будда все-таки Будда. Ты же на Будду в данном случае решил наехать, да?
Безвидная, холодная пустота, не определить, где верх, где низ, и главное — некому определять. Даже случайно оказавшийся здесь ангел поспешил бы поскорее миновать эти места.
Но — чу!
Тонкий, протяжный звук, царапина на глади безмолвия.
Случайность?
Нет, опять царапнуло в том же месте. Но главное, неподалеку как будто провели мокрым пальцем по невидимому стеклу — то ли писк, то ли присвист.
* * *
Ни одной вороны в этой кроне,
Вычурные веток чертежи,
Лист висит один, как посторонний,
Выросший над пропастью во ржи.
За окном заснеженная местность,
В чистом поле чистая стерня,
Старая и злая неизвестность
Так по-новому грызет меня.
Выхожу я взглядом на дорогу,
Там никто, никто не внемлет Богу!
Нету ни собаки, ни «газели»,
Сколько бы глазенки ни глазели.
Я сижу и пальцем безымянным
Вкрадчиво почесываю грудь,
Постепенно напиваюсь пьяным,
А потом вообще готов заснуть.
Выпал первый снег, все выглядит в точности как в тот день, и не будет лучшего времени, чтобы начать.
Итак, восьмое декабря 2002 года. Обычный будний день. Я отправился в Сокольники на ежедневную утреннюю полуторачасовую прогулку. Стараюсь поддерживать форму. Именно за это особое внимание к форме меня упрекают критики. Поэтому дальше — минимум литературы, все как в жизни. Нестройность композиции, повторы — из-за тяги к документальности.
— А-а, это вы, Ватсон? — Шерлок Холмс опустил газетный лист и медленно откинулся в кресле. Весь его вид говорил, что гостей он не ждет. На письменном столе ворох газет, уже присыпанных пеплом, на углу тарелка с остатками пищи. Вилка вообще валялась на полу.
С тех пор как великий сыщик перебрался в этот дом неподалеку от пересечения Кингс-роуд и Парк-стрит, доктор навещал его раз пять или шесть, и теперь он не мог не отметить, что тогда беспорядка было меньше.