Алексей Варламов: «Литература существует и благодаря, и вопреки обстоятельствам»
Лауреат «Большой книги», биограф Булгакова и Шукшина, Алексей Варламов убежден, что культура все равно прорвется и не позволит себя приватизировать ни правым, ни левым, а всякое стóящее произведение всегда найдет дорогу к читателю, какие бы запреты и ограничения ни накладывались извне.
— Алексей Николаевич, бытует мнение, что Литинститут вообще не нужен: учить писателя — только портить, а набить руку можно в любой из онлайн-школ, предлагающих за пару месяцев овладеть навыками прозаика, поэта, сценариста или блогера. Это так?
— Нет, не так. Я не слишком верю в эффективность краткосрочных онлайн курсов. Научить за несколько месяцев писать «по рецептам», по-моему, невозможно, просто потому что таких рецептов не существует. Все созидательное может происходить лишь опосредованно, путем внутреннего роста в определенной среде. И Литинститут ее, эту среду, создает. В этом его главная задача — не прямое, но косвенное влияние на молодого автора А может ли это кого-то испортить? В общем, да. И уничижительная критика, и, что опаснее, безудержное восхваление, и дух богемы, и собственная лень — у писателя много врагов такого рода. Не случайно Пришвин придумал такое понятие, как «творческое поведение», от него действительно многое зависит. Одних способностей тут мало. Литературный институт — это место встречи, убежище, приют для тех, кому это занятие необходимо.
— Легко ли серьезному автору пробиться к своему читателю сквозь частокол интернет-блогов, где главенствуют фэнтези, вурдалаки, попаданцы?
— Трудно, очень трудно. Всегда было нелегко, а сегодня, когда читательское «поголовье» сильно сократилось и избаловалось, особенно. В литературе, которая изначально была искусством смыслов, нынче ищут развлечения, искусственной остроты, эпатажа, азарта. Но что бы ни происходило, надо оставаться собой и понимать, что у тебя свой и только свой путь в литературе. «Каждый пишет, как он слышит» — и далее по тексту Окуджавы.
— Приходится ли предупреждать студентов о том, чтобы не питали иллюзий, не надеялись на успех и на финансовую стабильность?
— Боюсь, люди скорее перестанут читать, чем писать. Пишут ведь не зачем — не для славы, денег и карьеры, — а почему. Потому что болит, потому что одиноко, потому что хочется рассказать другим об этом. И эта потребность перевести свои мысли, чувства, боль в слово не может исчезнуть. Очевидно, что мы переживаем культурный слом, шок, где опять же молодые оказываются крайними, но, возможно, из этого как раз и вырастет новая литература, где будут свои темы, идеи, образы, сюжеты, а главное, свой язык.
— Насколько, на ваш взгляд, повлияют на литературный процесс и на читателей все эти нововведения — статус иноагентов для прежде культовых и хорошо продаваемых Сорокина, Акунина, Глуховского, Улицкой?.. Или законодательно утвержденный запрет на ЛГБТ-пропаганду, из-за которого новинки издательства должны теперь посылаться на юридическую экспертизу в Роскомнадзор. Что, пора переходить на эзопов язык?
— Говорить о том, как и на что нынешние веяния повлияют, еще рано. Поживем — увидим. Главное — поменьше административного рвения и жажды быстрее отчитаться перед начальством о проделанной работе. А вообще-то попытки регулировать литературу в России предпринимались не раз, ничего нового тут по большому счету нет. Писателям от этого, конечно, несладко, но вспомним, что именно в условиях жесточайшей цензуры были написаны «Чевенгур», «Мы», «Мастер и Маргарита», «Тихий Дон», «Доктор Живаго», «Петр Первый», «Факультет ненужных вещей», «Архипелаг ГУЛАГ», «Прощание с Матерой», «Третья правда»... Что-то из этого сразу доходило до читателя, что-то потом. Но ведь доходило же! Да и в русском зарубежье были яркие имена и замечательные книги, которые стали частью нашей общей культуры. Вряд ли мы достигнем уровня наших предшественников, но уверен, что культура все равно прорвется и не позволит себя приватизировать ни правым, ни левым. А особенно литература. Она существует и благодаря, и вопреки обстоятельствам.
— Недавно глава государства поручил правительству популяризировать персоналии российской истории и культуры, а также героев фольклора, отвечающих традиционным ценностям. Первое, что приходит в голову в этой связи, — «богатырская» кинофраншиза, Конек-горбунок и Иван-царевич с Серым Волком. В общем, какой-то очередной аттракцион. Можно ли считать биографии Розанова, Булгакова, Катаева, Шолохова, толстовскую серию Басинского и другие подобные работы шагом к популяризации национальных ценностей, или на примере Колобка оно как-то нагляднее?
— Национальные ценности — понятие очень широкое. Оно включает в себя и фольклор в том числе. Ничего плохого в богатырях нет, только вы правы, не стоит на них зацикливаться и фольклором все ограничивать. И если у нас сейчас настал период «культурного поста» и «воздержания», то надо провести это время с толком. Например, запустить программу по экранизации русской классики: Лескова, Писемского, Мельникова-Печерского, Мамина-Сибиряка — вот какое кино надо делать! Да и в современной литературе много прекрасных вещей. А если говорить о персоналиях, то надо создавать качественные отечественные байопики. Представьте, какие можно снять потрясающие фильмы о писателях, которых вы назвали. Да и о других тоже. Мы только что отметили 140-летие со дня рождения «графа Советского Союза» Алексея Толстого, и я поразился тому, сколько было откликов на это событие. А теперь вообразите, какой роскошный сериал можно было бы о нем снять, где будет все: драматическая история его рождения, обретение графского титула, Серебряный век, где он знал всех и все знали его, революция, эмиграция, скандальное возвращение в СССР, Сталин, Великая Отечественная... Через личность всю историю страны можно показать!
