Павел Басинский: «Некий древний страх перед Россией существует»

Басинский Павел Валерьевич
Июл 30 2018
На латвийском портале LSM.LV вышло большое интервью с Павлом Валерьевичем Басинским, известным писателем и литературоведом, руководителем творческого семинара в Литинституте.

Его книгами зачитываются все, кто любит русскую и мировую литературу, и даже тот, кому один из биографических бестселлеров Павла Басинского попадется случайно, оторваться от него уже не сможет и рискует стать запойным читателем классиков и прочих хороших писателей. В начале июля Басинский (уж простите, но тут возникает ассоциация с Белинским) по приглашению клуба «Культурная линия» побывал в Риге и встречался с латвийскими читателями. Rus.Lsm.lv также имел удовольствие побеседовать с ним.

— Софья Андреевна убедила Льва Николаевича сниматься и для кинохроники?

 

— Первая киносъемка Толстого — это отдельная история. В 1908 году отмечался юбилей писателя, и известный фотограф, один из начинателей российского кинематографа Александр Дранков, поехал в Ясную Поляну и предложил Софье Андреевне поснимать Льва Николаевича. Она отказалась. Тогда он снял тайно, продемонстрировал, как это выглядит, она поняла, что это нужно сделать, и уговорила мужа позировать. Интересно смотреть эти кадры. С одной стороны, видно, что писатель нахмурился, ему не нравится, что его снимают, что трещит этот аппарат. А с другой, специалисты по кино говорят, что некоторые эпизоды явно постановочные и сделан не один дубль.

— Вы как-то предложили объявить 2018-й Годом единства русских классиков. Поскольку отмечаются 200-летие Тургенева, 190-летие Льва Толстого, 150-летие Горького и 100-летие Солженицына, а подобного «пула» писателей такого масштаба, родившихся со сравнительно небольшими разрывами во времени, нет, пожалуй, ни в одной стране. На рижской встрече вы добавили к списку 125-летие Маяковского. И даже 80-летие Высоцкого — ставите его в один ряд с классиками?

— Тургенев, Толстой, Горький, Маяковский, Солженицын — классика, вне всякого сомнения. Что касается Высоцкого, — понятно, он кумир. Я с невероятным интересом, уважением и даже почтением отношусь к этой фигуре. В своих песнях он ввел такое количество людей, это просто какой-то Некрасов по широте своего взгляда, пониманию разных социальных языков. И актер потрясающий. Но как писатель, конечно, Маяковский более интересен. О Маяковском после распада СССР и кончины советской власти стали говорить как о дутой фигуре. Что, разумеется, ерунда! Все поэты Серебряного века понимали, что такое Маяковский. Цветаева понимала и Пастернак понимал, что он гений.

И, конечно, очень крупный поэт и, главное, — самый крупный реформатор поэтического языка. Так, как он, не писали в XIX веке, да, пожалуй, и в начале XX века тоже.

Горького также пытались задвинуть. Но в нынешнем году его 150-летие отмечалось довольно широко. Скажем, в Нижнем Новгороде прошел многодневный фестиваль, приехало немало иностранцев, да и в Москве было довольно любопытно.

— Как в России отмечается юбилей Толстого?

 

— В Ясной Поляне, как всегда, 9 сентября откроется съезд писателей. Там уже давно происходят такие собрания. Литераторы живут несколько дней, выступают друг перед другом, общаются, бродят по усадьбе...

Ясная Поляна — это не только музей, это очень живое культурное место, там постоянно какие-то конференции и проекты. Вот недавно прошел международный театральный фестиваль «Толстой Weekend», где провинциальные театры показывали свои постановки по Толстому на открытом воздухе. Виднейшие кинематографисты устраивают там премьеры своих фильмов, что уже стало традицией.

— И кстати, в июне в Ясной Поляне прошла встреча с создателями нового фильма Авдотьи (Дуни) Смирновой «История одного назначения», среди авторов сценария которого значитесь и вы. Это первый ваш опыт в игровом кино?

— Я написал несколько сценариев для документального кино. С режиссером Максимом Гуреевым мы сделали фильм «Страсти по Максиму» о Горьком, его поездке на Соловки.

А «История» — да, первая моя художественная киноработа. Это по реальному эпизоду из жизни Толстого, когда 38-летний граф выступил адвокатом на суде над солдатом, которого судили за пощечину офицеру.

Случай я описал в книге «Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды». Был такой молодой поручик Колокольцев, он уговорил Толстого участвовать в этом процессе, сам входил в состав «тройки», которая решала, виновен солдат или невиновен, — и проголосовал за его виновность! То событие имело большое влияние на писателя.

Сценарий мы писали с замечательной Анной Пармас (это она делает клипы для группы «Ленинград») два года, с перерывами. Фильм снимался в Ясной Поляне. В этом году на фестивале «Кинотавр» он получил приз за лучший сценарий им. Григория Горина и, приз зрительских симпатий. Лента выходит в широкий прокат в сентябре, но фрагменты тулякам мы уже показали.

<...>

— В одном из давних интервью вы рассказывали об огромном интересе Западной Европы к современной русской литературе — изменилось ли что-то после 2014 года?

— Нет. Расскажу, что происходило в этом году на Парижском книжном салоне, где Россия была почетным гостем. Тогда же возникла и эта полыхающая ситуация со Скрипалями. Макрон посетил первый день ярмарки и по протоколу должен был прийти на русский стенд, потому что Россия — почетный гость. (Надо отметить, во Франции очень неровно дышат по отношению к русской литературе и переводят всех современных писателей.) А Макрон не пришел! Так публика просто валила на все наши мероприятия, люди сидели, стояли.

Все были за нас, за русских — и против Макрона. Было забавно.

Позже я выступал во Франции несколько раз, давал много интервью, там две мои книжки переведены, «Святой против Льва» и «Лев против Льва». Никто меня не спрашивал про Крым, про свободу слова и прочее. И у нас на стенде тоже ни малейших агрессивных выпадов не было. Конечно, Захара Прилепина, например, меньше всего спрашивали о литературе, но его и рассматривали больше как политического деятеля, интересовались Донбассом.

Некий древний страх перед Россией существует. Западная Европа до сих пор боится, что эта огромная непонятная страна неизвестно как себя поведет. Мы сколько угодно можем рассуждать на тему «хотят ли русские войны», — они живут совершено другими категориями. И в Америке искренне считают, что у нас по улицам ходят белые медведи. Вот это ощущение, что у них одно, а «там» уже какой-то невероятный экстрим, нечто запредельное, — оно так и сохраняется.

— Вроде бы, если пугает неизвестное — так узнай!

— Конечно. Вот считается, что «мы ленивы и не любопытны». Но ведь нас интересует всё. Нас интересует, как там живет Америка, еще в XIX веке все дети у нас были чокнуты на индейцах! Есть ощущение, что мы гораздо больше заинтересованы ими, чем они — нами.

— Вы пишете и о классической и о современной литературе. Меня заинтересовало ваше наблюдение относительно того, что прозаики вашего поколения и чуть младше обратились сегодня к 80-м годам XX века. Почему это произошло, на ваш взгляд?

— Понятно, что вновь входят в моду 60-е, довольно много одно время писалось и про 90-е, время после распада Союза: роман Леонида Юзефовича «Журавли и карлики», роман «1993. Семейный портрет на фоне горящего дома» Сергея Шаргунова... А вот 80-е как некая прелюдия ко всему этому становятся интересными литературе сейчас.

В прошлом году Шамиль Идиатуллин получил премию «Большая книга» за роман «Город Брежнев» — такие подростковые впечатления от 80-х. Роман Александра Архангельского «Бюро проверки» вошел в шорт-лист «Большой книги» сейчас. О 80-х роман Алексея Варламова «Душа моя, Павел». Ну, и новый роман Юрия Полякова «Любовь в эпоху перемен» — попытка разобраться в эпохе Перестройки.

Я и сам начинаю вспоминать об этом времени. С одной стороны, конечно, было много абсурда. Даже не идеологического, а «ритуального»:

какие-то комсомольские собрания и прочее. Или ситуация, когда идешь по улице, стоит очередь, ты тоже становишься и покупаешь, к примеру, «два килограмма апельсинов в одни руки». А еще пять минут назад и мысли не было, что хочешь купить апельсины, — просто их «выбросили». Или сколько люди тратили, допустим, сначала на то, чтобы купить машину, потом — аккумулятор...

С другой стороны, было что-то, чего мы теперь лишились. Какая-то простота отношений между людьми, какая-то легкость передвижения по стране...

Хотя оно было очень некомфортным, приехать в город и устроиться в гостиницу — это было невероятно.

Все, кто при СССР побывал в членах Союза писателей, сегодня сокрушаются: «Господи, мы ж такие были крутые тогда вообще!» Ты член Союза писателей? Всё, ты уважаемый человек. А что значили журналистские «корочки»! Сегодня же, покажи их — и к тебе будут относиться еще хуже. И, в общем-то, страну отдали легко.

Посмотрите, что происходило после 1917 года!..

Читать полностью...