Виктор Куллэ: «Мазать дегтем ворота Родины»
4 июня 1972 года Иосиф Бродский уехал из СССР. Не по своей воле и навсегда. Это драматическое событие сопровождалось выходом его книг за океаном, противостоянием поэта с властями и спецслужбами, написанием писем высшему руководству страны.
Корреспондент «МК» Иван Волосюк собрал свидетельства о ключевых событиях из жизни классика, прозвучавшие из уст его современника Игоря Михалевича-Каплана, лично знавшего поэта, и российского литературоведа Виктора Куллэ, причастного к изданию первых книг Бродского на родине. Два взгляда представителей двух разных поколений и двух реальностей — эмигрантской и российской.
— Виктор Альфредович, вы причастны к «книжному возвращению» Бродского в СССР. Но по возрасту вы никак не могли быть свидетелем событий, связанных с эмиграцией поэта?
— Свидетелем я, конечно, не был. Об этом узнал, учась в Литинституте. А прежде только слышал, что есть такой поэт, и всё. В доперестроечное время я вращался в кругу людей, которые знали Иосифа Александровича, но они, что называется, молодых специально ни во что не втягивали. Это же был Советский Союз: все понимали — ляпнете еще сдуру чего-то, и…
— Первую зарубежную книгу Бродского и появившуюся в Союзе, в том числе вышедшую в 1992 году под вашим руководством «Бог сохраняет всё», разделяет четверть века…
— Для нас всех важен был сам факт издать в России книгу Иосифа Александровича. В то время электронная почта была понятием не очень внятным. Общались в основном посредством факсов. Я написал Бродскому, Леше Лосеву (автору тома о Бродском в серии ЖЗЛ). С Лосевым мы потом очень близко подружились.
Позже, работая над диссертацией, я обнаружил переводы Иосифа Александровича, считавшиеся утраченными. Они были спрятаны покойным Владимиром Рафаиловичем Марамзиным (редактором собрания сочинений Бродского) в отделе редких рукописей питерской Публичной библиотеки. Я обратил внимание на формальные, тематические и метафорические переклички оригинальных стихов с этими не опубликованными вообще переводами. И предложил Бродскому собрать эти тексты вместе. Ему эта идея жутко понравилась. И мы ее воплотили в жизнь к 1992 году благодаря столичному издательству «Миф».
— Что нового можно сказать сегодня о событиях июня 72-го года?
— Незадолго до этого произошло роковое для спецслужб событие: Владимир Семенович Высоцкий женился на Марине Влади. И стал практически неуправляемым. Для Бродского планировался подобный «план побега». Были разные варианты. Даже фиктивный брак: мол, вывезти из страны, а дальше разберемся. Насколько я понимаю Иосифа Александровича, он был склонным к резким, красивым шагам: фиктивно жениться и показать дулю КГБ, наверное, ему казалось изящной авантюрой.
Никто об этом вслух не упоминал, были только намеки в близком, дружеском кругу. А поскольку он был под наблюдением, они это дело просекли. Вызвали и прямо сказали: парень, если не хочешь неприятностей, мы тебя отправим.
Для него это было абсолютным шоком. Ему приглашений на выезд было выслано несколько штук, разными людьми, которых он не знал. Якобы его родственники. Но он с этими приглашениями никуда не ходил, потому что понимал: то, что ты получил приглашение, это еще ничего не значило. А если пришел в ОВИР, с этого момента ты попадаешь в длинный хвост очереди «отказников». Это была серьезная проблема.
— Как можно объяснить его нежелание покидать родную страну?
— Бродский очень любил родителей. Было понятно, что их не выпустят. Решиться на эмиграцию — это расстаться с ними. Это был билет в один конец. Родители фактически остались в заложниках. Они болели, переживали за сына. Он никак им не мог помочь, свободно денег прислать, например. Люди же не имели права пользоваться валютой. За это можно было элементарно попасть за решетку. Единственная хитрость допустимая была — это передать сверхдорогущий альбом по искусству. Какого-нибудь Сальвадора Дали. Это было абсолютно законно. Дальше этот альбом можно было сдать в букинистический отдел книжного магазина. И получить деньги. Но разве у мамы поднимется рука, если ей сын что-то прислал?
Мама болела и умерла. Так же уходил отец. Они умирали, а он звонил каждый день. Эти потери стоили ему операции на сердце...
— Почему пути обратно не было?
— Союз был реальным противником Запада по «холодной войне». Поэтому была целая школа советологии. Работали беспрерывно «вражьи голоса». Их глушили.
Большая часть людей, попадая в эмиграцию, включались в компанию советологов. А Иосиф, и в этом секрет его поразительного успеха в Штатах, сам себе сказал: «Одна жизнь кончилась, другая началась». И он попытался стать просто американцем, а не русским эмигрантом, существующим за счет того, что он бывший русский. Он поехал в Мичиганский университет и начал преподавать, в город Анн-Арбор. А что такое Анн-Арбор? Это глубинка американская. Это все равно что человек приехал бы к нам и вместо того, чтобы зацепиться за Москву или Питер, отправился бы преподавать в Кострому.
Попав в Америку, Бродский опубликовал в «Нью-Йорк таймс» важный документ. В США я после смерти разбирал его архив, нашел русский оригинал этого письма. Там прямо поэт заявил: «Независимо от того, каким образом ты его покидаешь, дом не перестает быть родным. Как бы ты в нем — хорошо или плохо — ни жил. Я совершенно не понимаю, почему от меня ждут, а иные даже требуют, чтобы я мазал ворота дегтем. Россия — это мой дом, я прожил в нем всю свою жизнь, и всем, что имею за душой, я обязан ей и ее народу. И — главное — ее языку».
А перед отъездом Бродский отправил письмо Брежневу. Все были немного заворожены преданиями о контактах писателей с руководителями страны: звонок Сталина Пастернаку или переписка с Булгаковым. У всех это было где-то в подсознании. И он написал это письмо. Причем не делая его открытым, не устраивая шумихи. Там были такие пророческие слова: «Даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится».
